Черный штрафбат - стр. 16
– Молчать, сержант! Почему вы здесь? Вы должны быть в Особом отделе!
«Ах, вот как, – подумал Зорин. – И выйти на свободу из Особого отдела я уже не должен был».
Майор хлопнул себя по кобуре – пустая. Шагнул к сейфу.
– Вы понимаете, что творите, сержант?
– Признаться, с трудом, товарищ майор. – Остановиться он уже не мог, в организме все бурлило, дурная энергия рвалась наружу, сдерживающие центры не работали. – Товарищ майор, я думаю, органы разберутся, сознательно или по халатности вы отправили разведгруппу на минное поле…
Скрипнула дверца сейфа, майор обернулся, мелькнул пистолет. Зорин не собирался его бить – это уж совсем отягощать свою «вину». Но майор пристрелил бы его! Зорин знал, какое лицо у человека, когда он точно собирается стрелять. Ударил под дых – мастерски, со знанием дела. Пресса не было – рыхлый живот. Майор отлетел к окну, как футбольный мяч, согнулся, прохрипел:
– Сидоренко! Живо солдат из коменда…
Распахнулась дверь за спиной. Злобные вихри вертелись в голове. Майор не опускал пистолет, он не расстался с мыслью выстрелить. И Зорин ударил в полную силу – как учил когда-то КМС по боксу тренер Осипов Илья Евгеньевич. Отправил кулак точно в челюсть, а в голове кружились образы – смеялся Сашка Листвянский, ухмылялся добродушный Цыгайло, цинично острил угрюмый, но не злой Дорохов… Хрустнула челюсть, ослепительная боль из кулака перебралась в голову. И печальная мысль – хотел как лучше, да забыл, где живет. Майор Глахотный взбрыкнул ногами, перелетел через подоконник, повалив попутно горшок с геранью. Стекло разлетелось вдребезги, он вывалился наружу и упал, отчаянно визжа, в куст смородины. А народу во дворе собралось немало. Шум привлек внимание. Повернули головы мирно беседующие офицеры. Выбрался из мотора сломавшегося «газика» черный от сажи и копоти шофер. Насторожились солдаты, разгружающие из полуторки тюки с бельем. Повернулись медсестрички Валенька и Женечка. С последней у Зорина была стремительная связь на сеновале (времени мало, все заняты), а с Валенькой не было связи, поскольку Валечка охраняла свою целомудренность, как Минотавр лабиринт, имела мордочку, как у обезьянки, и сильно заикалась. За спиной уже топали. Подлетели два красноармейца, заломили руки. «Что же ты сделал, глупец?» – ужаснулся внутренний голос. Он не стал сопротивляться. Поступок правильный. Но на дальнейшую судьбу уже не повлиял.
Все это было не с ним. Не могло с ним такое случиться – с боевым сержантом, беззаветно преданным Отчизне! Он словно сбоку наблюдал. Удар прикладом по загривку, и сознание захлопнулось, как книжка. Перестарался боец комендантской роты. Его куда-то везли, кузов подпрыгивал, он бился головой о торчащий болт. Очнулся в узкой клетушке на гарнизонной гауптвахте – в застенках бывшего районного отделения милиции. Очнулся на голых нарах, смотрел на зарешеченное оконце под потолком и не мог ничего вспомнить. Вспомнил – застонал, схватился за голову. «Сержант Зорин, вы обвиняетесь в покушении на жизнь ответственного армейского работника. Вам понятно обвинение? Ваше дело будет рассмотрено военным трибуналом». Он забылся тяжелым сном, а потом никак не мог вспомнить, сколько времени провел в этом сыром подвале. Кормили свекольной бульбой, в которой плавали мясные волокна. «Меню» – единое для всех. Сколько раз кормили – два, четыре? Это был какой-то страшный сон. «Зорин, на выход!» – и каменные рожи ефрейторов из комендантского взвода. Он вышел из камеры, заложив руки за спину, без ремня, без головного убора, хорошо хоть сапоги оставили…