Черные вороны 8. На дне - стр. 31
– Чего молчишь? Гордая? Здесь она быстро исчезнет, гордость твоя!
Я не хотела ей отвечать. Ни с кем из них мне говорить не хотелось. Склонила голову на руки и прикрыла воспаленные веки. Если Изгой освободится, то у детей есть шанс выжить.
– Джанан, принеси русской отвар. Я его на кухне оставила, чтоб настоялся. Давай, поживее. Аслан сказал, чтоб к вечеру на ноги ее поставили.
– А мне зачем на ноги ее ставить? Чтоб он к ней опять трахаться пошел… С тех пор, как здесь сука эта появилась, он забыл обо мне.
– Заткнись! Даже не смей вслух говорить об этом! Твой хозяин и господин должен получать удовольствие, а ты должна этому радоваться.
– Радоваться? Он…он меня отправит, сама знаешь куда!
– В этом твое истинное предназначение. Хватит болтать. Неси отвар.
Дагмара вернулась ко мне, закончила мазать мои шрамы, накрыла меня покрывалом.
– Что нашел в тебе? Кожа да кости. И свежести не первой, и явно рожала. Лицо смазливое. А так… Как все русские, пигалица бледная.
– Вон выйди!
Вздрогнула и сжалась всем телом. Голос знаком и внушает самый настоящий ужас от того, что я знаю, кому он принадлежит – Шамилю. А еще знаю, что он может начать задавать вопросы, на которые я могу дать неправильные ответы.
– Зачем освободить его хотела?
Спросил и уселся рядом на стул. Я его не видела только слышала. И от этого было еще страшнее.
– Прирезать я его хотела, а не освободить.
– Ложь. Я видел у тебя ключ.
Судорожно сглотнула. Какого черта меня допрашивает этот человек? Или Аслану уже все равно, и он отдал меня на растерзание своему названому брату?
– У меня не было ключа, – ответила упрямо и тут же добавила, – вам показалось.
И тут же от боли в глазах потемнело, кожа головы так натянулась, что из глаз слезы брызнули – это Шамиль меня за волосы дернул и голову назад оттянул.
– Ты! Грязная подстилка! Я тебе кишки выпущу и матку выверну наизнанку! Брату яйца крутишь, а мне не сможешь! Зачем отпустить хотела?
Максима здесь нет… вот он и пришел ко мне. Не хочу верить, что мой муж позволил бы кому-то другому истязать меня. Слишком велика роскошь. Он обычно любит это делать сам. И как-то криво усмехнулась собственным мыслям.
– Что ты лыбишься? Больная что ли? Отвечай, или я тебе хребет сломаю!
Стиснул мне горло с такой силой, что я захрипела, и тут же разжал, давая передышку:
– По…пожалела. Он…он в автобусе был с детьми и женой. Мы…мы подружились.
– С детьми и женой?
Закивала, кусая губы от боли и страха.
– А мне сказал, что не женат. – оттянул голову еще дальше и за горло снова сдавил, перекрывая дыхание. – Кто врет? Ты или он?
Задыхаясь, пыталась схватить руками воздух.
– Он…он мог… чтоб вы не тронули жену… он… я не знаю его.
– Сука лживая… а сиськи красивые, – рука вниз скользнула к моей груди, но тронуть не успел и в ту же секунду застонал.
– Руки от нее убери!
– Аслан!
– Руки убрал, я сказал!
Стоят друг напротив друга. Взглядами сцепились намертво. Максим так сдавил запястье Шамиля, что тот слегка присел на полусогнутых. А я на мужа смотрю и вижу то, чего боевик не видит – на спине Максима кровавые пятна и грязь, словно он с кем-то дрался и валялся, катался по земле.
– Брат! Это же шалава русская! У тебя таких вагон…
– Она мне жена. Настоящая. Моя. Женщина. Тронешь ее – меня оскорбишь.
Что-то внутри сжалось от этих слов, зашлось, задрожало так, что слезы рыданием впились в истерзанное горло, содрали изнутри кожу, вызывая болезненный спазм.