Черновед. Изнанка - стр. 51
Если прошлый Владивосток можно было сравнить с больной версией настоящего города, то этот напоминал зараженного чумой в терминальной стадии. Грязный снег заволок дороги и тротуары, завалил скамейки и ступени. Высотки страдали от трещин, шириной с ногу взрослого человека, и выпавших кирпичей. До ушей доносились крики боли и отчаяния. Небо опустилось так низко, что, казалось, готово было раздавить город с его несчастными жителями.
Кстати, о жителях. Вряд ли они изменились в лучшую сторону, обрели способности к вежливой беседе и рациональным поступкам. Разрушался город – разрушались люди. Тимофеев вернулся в гостиницу, вытащил из-под прилавка администратора проржавевший нож и припустил вдоль заснеженной дороги.
Неряшливые объявления, расклеенные на столбах и подъездах, кричали:
«Удалю глаза до пришествия Лилового Бога. Недорого».
«Обменяю что угодно на лодку с веслами. Жду на пристани у океанариума».
«Отдам котенка. Не мяукает. Не дышит».
Головной мозг автора объявлений захватила та же инфекция, что и теневой Владивосток. Помимо мертвых котят к обмену предлагались кости, цифры (от единицы до восьмерки, но только не девятки) и свитки молитв перед пришествием. Пришествие упоминалось особенно часто. Тимофеев подозревал, что с явлением Иисуса Христа народу оно имело столько же общих черт, сколько имели колесо от велосипеда и фантик от съеденной конфетки.
Душераздирающие вопли становились громче. Их источник Тимофеев обнаружил еще до первого перекрестка. Два бледных близнеца, которых он помнил с прошлого посещения по белокурым волосам и неподвижным глазам, привязали к дереву обнаженного старика. Они кололи его осколками бутылок с жестокостью маньяков, вспарывали кожу, кромсали плоть. В прорезанном отверстии на шее старика виднелась внутренняя часть горла, приходящая в движение всякий раз, когда он надрывался в крике. Раны говорили, что бедняга должен был уже тысячу раз умереть, но он продолжал вопить изо всех сил.
– Ну-ка отошли, уроды! – во всю мощь легких проорал Тимофеев.
Близнецы одновременно развернулись к нему. Обагренные кровью осколки бутылок развернулись тоже.
– Чего остановились, черти? – простонал старик. – Колите, режьте! Пытайте меня. Без боли я не могу жить! Пожалуйста, хоть маленький укол!
Переглянувшись, близнецы вновь принялись за дело. Переосмыслив увиденное, Тимофеев вернулся к прежнему маршруту. Кто бы мог подумать, что старик сам умолял о страданиях. Настоящий симбиоз: ему – боль, близнецам – удовольствие. Садомазохизм в худшем проявлении. Хотя нет, простой тягой к садизму или мазохизму уличную пыточную не объяснишь, и к странной логике этого мира Тимофеев привыкал с большим трудом. Цзун Гэ предупреждал, что полученные в Изнанке травмы окажутся реальными, а старик только их и требовал. Почему? И стоило ли вообще пытаться осознать подобное? Если все пройдет гладко, если он вернет дочь, больше сюда не вернется.
Пробираясь к переулку, Тимофеев признался себе, что надеется встретить Каролину вновь. Не то чтобы в нем зрело какое-то чувство (хотя он определенно был не против узнать, замужем она или нет), просто хотелось увидеть нечто привычное среди царства хаоса. Откровенно говоря, он обрадовался бы даже мужичку, бормочущему оскорбления. Пусть обзывается идиотом сколько душе угодно. Все же в первое посещение именно мужичок оказался путеводной звездой.