Черная папка. История одного журналистского расследования - стр. 14

В том, что я рассказываю здесь, поверьте, нет ни бравады, ни напускного героизма. Это просто рассказ о глупости и бездарности войны. У нее, как у смерти, нет логики, как нет нормальной логики у осколка снаряда, мчащейся пули или бандита, взвешивающего на весах выгоду от убийства. Все они – по ту сторону жизни, а потому журналист, пытающийся рассказать о войне и живущий на ящике с гранатами («чтобы отбиться, если что»), все равно не в силах эту логику понять и принять.

Однако жизнь – нормальная, человеческая жизнь – продолжается и на войне. И поэтому я помню радость от встреч в Афганистане с хорошими, настоящими мужиками, от каких-то неожиданных, но ярких впечатлений и даже от простых человеческих удовольствий: дневной зной, духота, зашкаливающие под шестьдесят градусов термометры, и к нам тайно приезжают звать в гости: ребята, ночью к нам, у нас там бассейн!.. Дело тоже неуставное, но такое хорошее… Бассейн – совершенно импровизированный, просто перевернутая палатка, врытая в землю и наполненная водой, но все равно, какая радость! И мы плаваем под звездами, потом естественное русское застолье с ледяной водкой (как в тех условиях это удавалось хозяевам, для меня до сих пор осталось загадкой) и вроде бы нет никакой войны. Вот эта логика – простая логика жизни – да, смерть рядом, но если о ней думать постоянно, то либо сопьешься, гоня страх, либо сойдешь с ума. А глав- ное – не сможешь делать свою работу: воевать, лечить, снимать. Так и жили – воевали, лечили, снимали.

Я помню, как наша съемочная группа возвращалась из Шереметьева, оставив за плечами Афганистан, перепаханную снарядами чужую землю и советских солдат, погибающих за нее. До вывода наших войск оставались еще долгие три года. Окончание войны запаздывало… А наш самолет из Кабула прилетел вовремя. Позади остались белое солнце, удушающий зной пустыни, запах крови и постоянное ощущение смерти, стоящей за плечами. Мы мчались в машине по летней Москве, раскаленный воздух бил в раскрытые окна – после афганской жары он казался нам долгожданной прохладой, – и можно было не бояться, что вот-вот просвистит пуля, не думать о том, что этот миг может стать последним. Это был наш город, совсем другая, мирная жизнь и возможность просто, спокойно дышать, работать, дружить, любить… Виктор Ногин сказал тогда: «Ребята, давайте условимся… Мы так много прошли вместе. Если кому-то из нас понадобится помощь – пароль «Афган»…».

Это показалось нам тогда самым естественным, самым правильным делом на свете, и все мы согласились с ним. Но прошло еще немного времени – и наша «другая жизнь» закрутила нас, как бывает почти всегда. Мы на время потеряли друг друга из виду; дружеское общение не прервалось, но стало – пунктирным.

Впрочем, «пунктир» этот образовался не сразу. Конечно, мы с Виктором пересекались временами – в коридорах Останкина, на днях рождения друг у друга и общих знакомых, по каким-то случайным делам. Но прежде всего нашим общим делом оставался фильм об Афгане, та самая лента «Самолет из Кабула», которая стала итогом нашей командировки и вызвала столько ожесточенных споров при ее создании.

Во время работы над фильмом мы с Виктором столкнулись с удивительным парадоксом: нам никак не удавалось объяснить разного рода редакторам (телевизионным, военным, да и просто цензорам – представителям Главлита), что кадры, которые они так возмущенно требуют вырезать, были сняты нами в Афганистане при одобрении высшей власти – пусть не прямом, но вполне очевидном. Вся та правда жизни, что возмущала их в своем экранном воплощении, была, конечно, непривычна для советского эфира, но уже санкционирована к показу нашими новыми правителями.