Чёрная нить - стр. 24
– Лин, – обратился к сестре Глен и направил скакуна в селение, – мне надобно побеседовать с владыкой. Ежели дозволишь, я сопровожу тебя к поместью и ненадолго покину.
– Можешь хоть навсегда меня покинуть, – пробурчала Лин, растирая щеку, к которой примерзли дорожки слез.
– Лин…
– Ты плохой!
Плохой? Что ж, пусть так. Глену не привыкать. Для отца он вечно плохой. Как же иначе? Нежеланное дитя, рождённое наложницей-наядой. Признанный за неимением иных детей бастард с осквернённой кровью, которого мать породила в тайне и долгое время воспитывала вдали от Танглей.
Не ведая о дитя во чреве, матушка Ламара ушла со службы и покинула Танглей. Глен увидел свет в Светлоречье – в удалённой от родных просторов деревушке. Там воздух благоухал сладостью цветов. Земля пружинила мхом. Деревья раскидывали кучные ветви, и птицы, напевая песни, вили гнёзда.
В ту пору Глендауэр не ведал, кто приходится ему отцом. Вызнал правду, когда матушка, подкошенная хворью, привела его в Танглей и явила взору принца Дуги́ – среднего сына владыки Ваухана.
По законам Танглей, наложницу, сокрывшую дитя от океанида из властвующей семьи, следовало казнить. Но правитель Ваухан сжалился и дозволил ей коротать отведённый срок рядом с соплюшкой-сыном.
Глен видел, как смерть забрала матушку. Она упокоилась, и он остался в окружении сотен собратьев, но в то же время в одиночестве. Ни птиц. Ни цветов. Ни речки с кишевшими в ней головастиками. Лишь льды вокруг и промёрзлые воды.
В Танглей не приживалось тепло солнца. Здешний ветерок не ласкал лицо, а царапал кристаллами льда. Тут не пахло росой и отсыревшей почвой. Деревья можно было по пальцам пересчитать.
Соплеменники с обледенелыми лицами глядели на Глена свысока – с вершины своего бесстрастного великолепия. Излишне мечтательный, он привык делать, что вздумается. Ему были чужды и этикет, и строжайшие устои Танглей, о которые он постоянно спотыкался, ибо насчитывалось их превеликое множество.
Обретённый отец не щадил Глена и наказывал за малейшую провинность. За преподнесённый букет цветов:
– Будь любезен, объяснись, – отец едва не заморозил букет взглядом, – каким прибоем тебя принесло ко мне со столь нелепым даром? Право слово, ты не океанид!
За неосторожные вскрики, забавным эхом разлетавшиеся по дворцу:
– Чего ты желал добиться, позволь спросить? – отчеканил отец. – Породив шум, ты потревожил мой покой. Потревожил покой правителя. Ты не океанид, Глендауэр. Кровь наяда отравила тебя, и ты не волен обуздать её пагубный зов. Эхо счёл забавным? Что ж, посиди-ка в пещере. Уверяю тебя, от стен её отражается наипрекраснейшее эхо.
За неуместно начатый рассказ о недавней прогулке:
– Ты не океанид, – процедил отец, и голос его прогнал из тела Глена тепло. – Лишь владыке дозволено свободно выражать мысли, ибо глас его достигает ушей каждого. Его же подданным сперва до́лжно принести извинения и увериться, что речам их готовы внимать.
Ты не океанид! Ты не океанид! Ты не океанид…
Слова эти, отдававшие презрением, звенели в ушах Глена от рассвета до заката и хлестали наотмашь. Его били по рукам палкой, ежели он тянулся не к тому столовому прибору. Привязывали к спине стальной стержень с шипами, ежели горбился. Злосчастная пещера служила Глену вторыми покоями, а вскоре к томлению в ней прибавились и телесные наказания: сперва розги, потом кнут, увековечивавший на спине рубцы.