Чёрная книга - стр. 24
– Разумеется.
– Надо просмотреть эти карточки, отобрать тех, кто более-менее соответствует описанию Кускова, и показать ему для опознания.
Допив остывший кофе, я поднялся.
– Сегодня же и займусь, – сказал я. – У вас к нашим документам допуска нет, ну, ничего, сам управлюсь.
Приехав к себе на службу, остаток дня и весь вечер я изучал личные карточки нижних чинов и офицеров, задержавшихся в Японии после окончания войны. Таких в столице набралось более пятидесяти. Причём смотрел не только по приметам, но и по сроку возвращения в Россию. Для серьёзного овладения боевыми искусствами требовалось не менее трёх-четырёх лет – это я знал точно. Стало быть, вернувшиеся через год-другой не интересовали.
Кабинет я покинул за полночь и не с пустыми руками. Набралось шесть человек, которые более-менее подходили не только по приметам, но и по сроку пребывания в Японии. Теперь предстояло решить, как организовать опознание.
Было это делом не простым. Кускову тосковать на больничной койке ещё долго, а ждать мы не могли. Разве что привозить подозреваемых на опознание к нему в палату… Их, между прочим, надо было ещё найти. Не факт, что заявленное при регистрации место проживания соответствует фактическому.
Прямо с утра мы с Морохиным принялись обсуждать эту тему – вроде бы техническую, но важную. Сошлись на том, что для начала, используя аппарат полиции, аккуратно выясним адрес нахождения каждого из этой шестёрки. А затем – чёрт с ним с политесом, слишком дело важное – будем выдёргивать по одному и без затей везти в госпиталь в сопровождении полицейских. И всё!
Но выяснилось, что не всё…
В разгар обсуждения дежурный по отделению принёс Морохину запечатанный конверт. Вскрыв и прочитав лежащую внутри записку, мой сотоварищ невольно ахнул. Свирепо выругался по матери. Со всей силы хватил кулаком по столешнице. (Стакан с недопитым чаем возмущённо задребезжал.) Такое поведение для всегда корректного Морохина было не характерно.
– Что случилось? – спросил я встревоженно.
Вместо ответа он протянул мне записку. Я пробежал её глазами и выматерился почище Морохина.
Писал давешний начальник хирургического отделения Бутылкин, провожавший нас в палату к Кускову. И писал он, что нынешней ночью несчастного городового убили прямо в палате. Кто-то всадил ему нож в сердце. Сейчас на место происшествия вызвана полиция, а он, Бутылкин, счёл долгом незамедлительно сообщить об убийстве следователям (нам с Морохиным то есть), лишь накануне навещавшим покойного Кускова.
– Добил всё-таки, – сдавленно произнёс Морохин.
– Увы…
– Но ведь кроме Кускова в палате лежали ещё трое! Неужели никто даже не проснулся?
– Ну, проснулся или не проснулся, это установит следствие, – мрачно заметил я. – А вообще-то, Дмитрий Петрович, умение быть незаметным и красться бесшумно есть неотъемлемая часть японских боевых искусств…
Дмитрий Морохин
Когда мы примчались в госпиталь, там уже работала полиция. Командовал знакомый мне участковый пристав Петренко, несколько удивившийся нашему появлению. Я наскоро объяснил, что Кусков проходил свидетелем по одному делу, которое у нас в производстве. Узнав о его убийстве, мы приехали осмотреть место преступления своими глазами. Петренко только махнул рукой. Вся его квадратная фигура излучала флегму.