Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945 - стр. 13
Пожар дотла уничтожил несколько корпусов амбаров с зерном ржи, конюшню с лошадьми и седлами стражников. Уцелевшие стражники и управляющий бежали в Симбирск.
Поздней осенью с войны стали приходить домой демобилизованные солдаты. Тяготы войны, много несправедливостей, увиденных ими на Дальнем Востоке, наложили на них сильный отпечаток ненависти против эксплуататорских классов. Они как бы влили живую струю в повстанческое движение крестьян. Особенно бурно проходили выборы представителей в царскую Думу. Уполномоченным давались наказы с требованием крестьян по всем их нуждам с тем, чтобы правительство облегчило налоги и наделило крестьян землей. Долго питали надежду крестьяне на то, что они получат скоро от царя помощь. Конечно, это было не что иное, как иллюзия, которой тешили себя крестьяне…
В действительности же на восставших надвигалась грозная царская реакция. Помнится, что уже в ноябре в село вернулся управляющий, а вместе с ним до эскадрона конных стражников и жандармов. В декабре эта вооруженная сила увеличилась. Село Шатрашаны было наводнено этими «опричниками», как называли их крестьяне.
А как только установилась зима, в село на постой из уездного города Алатыря прибыл полк драгун. Начались репрессии и избиение крестьян. Если ранее стражники и жандармы боялись даже днем проходить по улицам, то в декабре они днем и ночью стали разъезжать и ходить по селу. Пьяных «опричников» можно было встретить всюду. Старики с ними не вступали в ссору, но молодежь, особенно демобилизованные солдаты, не спускали обид, они при каждой стычке с «опричниками» пускали в ход домашнее оружие и камни. Особенно часто стычки крестьян со стражниками происходили в ночное время. Стражники вели слежку, а крестьяне, заманив их в засады, били до полусмерти. Решительных мер вооруженная сила, находившаяся в имении, против крестьян не применяла, то ли боялись, то ли не было на это приказа. Так тянулось время…
Свобода царского манифеста осталась на бумаге. Больше того, о нем запрещалось даже и говорить. Как уже я сказал, в село прибыл на постой полк драгун. Представители, посланные в губернскую думу, были выгнаны оттуда. В Шатрашаны начали приезжать из губернского города Симбирска разные начальствующие лица.
Начались облавы. В январе отца вызвали в имение, точнее, не вызвали, а увели стражники. Через три часа он еле дошел домой. Окровавленный, избитый исправником и стражниками. Под слезы моей матери он рассказал нам, как его допрашивал исправник, который хотел выведать всех активных «бунтовщиков» села. Когда отец отказался наотрез отвечать, тот начал его избивать. Затем передал стражникам, те в свою очередь били плетьми. Затем снова доставили к исправнику, и снова отец отказался назвать своих сообщников. Тогда ему приказали вызвать троих односельчан – Чурбашкина, Алешечкина и Уланова – и привести их в имение. К счастью, с отцом по тропке не пошел ни один стражник.
Отец сказал, что он дорогой продумал все и решил товарищей не вызывать и в имение не вести. А самому бежать и скрыться до тех пор, покамест будет свирепствовать разгул стражников в Шатрашанах.
Было уже около двенадцати часов ночи. Отец привел себя несколько в порядок. А затем мы запрягли с ним лошадь в сани, и он сказал на прощание матери и старшему сыну Антону, что уезжает километров за тридцать в чувашское село Темерсяны, где думает найти работу, и чтоб об этом никто не знал. Кто будет спрашивать, отвечать, что уехал на мельницу в село Архангельское.