Через межу - стр. 3
Фаина вышла с посудиной и деловито спросила:
– За тенью собрать? По ту сторону будки?
– Как тебе лучше, – поспешил согласиться Кочетков и подумал: «Как жена спрашивает».
Фаина вновь показалась из-за будки и тем же тоном спросила:
– Зипун твой расстелю?
– Хозяйкино дело, как она стол соберет, – пошутил Кочетков.
– Опять ты! Брось, говорю… Не ходи в эту сторону!
– Да я вроде как – всерьез.
– То-то, вроде. Скорый больно. Повременить надо.
– До которой поры? Давно мне жениться время. Надоело в холостых ходить.
– Давно ты холостой? – спросила женщина, и в голосе послышалась необычная нотка.
– Отродясь холостой! По-честному говорю. Этому богу, чтоб жениться да разжениваться, не верую.
– Ой, врешь, Иван Савельевич! Знаем, поди, в каких годах парни по деревням женятся. Ты из той поры вышел. Кто тебе поверит.
– Хоть верь, хоть нет, а так вышло. Недаром тут сижу. Думаешь, весело семь дней дежурить. Кроме матерка с плотов, слова живого не услышишь. Попробуй, посиди… Готово! – вдруг закричал он. – Иди заваривай да команду принимай!
– Сейчас! – крикнула Фаина из-за будки и подошла с блюдцем, на котором лежали две неровные щепотки.
– Морковного для цвету, земляничного для запаху – вот и ладно будет, – проговорила она и «приняла команду».
Теневой треугольник за будкой удивил Кочеткова: так все показалось ему необычным. Даже его собственный зипунишко, раскинутый веером, смотрел привлекательно. Посуду пополнили широкие листья папоротника. На них холодный картофель, соль, ягоды, черный хлеб, откуда-то появившийся белый калач, нарезанный ровными кусками, и пара яиц.
– Садись, хозяин – гостем будешь, – пошутила Фаина. Было заметно, что она довольна произведенным впечатлением.
– Может, уху бы сварить? – предложил Кочетков. – Рыба у нас всегда есть. Живая… Вон там около заездка.
– Долгое дело. Съешь вот яичко, картофель в соль макни, и будем чаек попивать. С калачом… С ягодами… С разговором, – особо подчеркнула она последнее слово.
– О чем это?
– Поешь сначала, потом спрашивать стану.
Получив после еды из рук Фаины чашку с горячей жидкостью, кусочек сахара и калач, Кочетков напомнил:
– Ну, спрашивай.
– Расскажи вот, как ты в бакенщики попал? Такой молодой за стариковское дело сел?
– Да, видишь, бедность наша, – серьезно проговорил парень. – Ты это верно сказала, что в мои годы по деревням давно семьями обзаводятся, а как женишься да и кто за тебя пойдет… Сама посуди. В семье девять едоков, отец инвалид, мать хворая, еле по дому управляется, а работников только двое: я да сестренка старшенькая, по семнадцатому году. Лошаденка стрень-брень, коровы вовсе нет. Мастерства, кроме крестьянского, не знаю, грамота слабая, да еще и нога не в порядке. Вот и женись!
– Что у тебя с ногой-то? – участливо спросила Фаина.
– Это у меня от гражданской войны осталось…
– Ты разве воевал? – удивилась Фаина.
– Нет, я в ту пору подлетком был. По четырнадцатому году. А как тятя ушел с Красной Армией, на нас налетели. Я хотел спрятаться, да меня один наш же деревенский кулачище нашел и с сарая сбросил. Ногу я тут и сломал. Срослась она, только маленько неправильно. В армию из-за этого не приняли, подучиться не дали. А кулак тот сбежал вместе с колчаковцами. Может, и теперь живет, да ведь не узнаешь. Всю, можно сказать, жизнь испортил. Гонялся я за ним, да с дороги воротили.