Человек с большим будущим - стр. 39

Мы втроем – Дигби, Банерджи и я – находились за городом, в часе пути к северу от Калькутты. Во все стороны разбегались зеленые поля. Там, вдали, время, казалось, замерло, и крестьяне пахали землю, идя за плугом, запряженным волами, по изрытым бороздами пастбищам. Водитель остановился на обочине, и теперь мы карабкались на крутую насыпь, возвышавшуюся над полями на добрые двадцать футов – туда, где пролегало железнодорожное полотно. Прямо перед нами, похожий на толстого металлического слизня, грустил на вершине насыпи угольно-черный локомотив неподвижного состава. За ним протянулись восемь вагонов, пассажирских и товарных вперемешку. Все они были выкрашены в цвета Восточно-бенгальской железнодорожной компании. Вокруг толклись местные констебли, изо всех сил стараясь не выходить из тени. На них была форма защитного цвета, какую носили почти все служащие Имперской полиции на всей территории Индии. Всей, за исключением Калькутты. Мы в городе носили белую форму.

– Как, по его мнению, мы должны продвигаться в деле Маколи, если он заставляет нас бегать и разбираться с убийством каждого Тома, Дика или Гарри? – вопрошал Дигби.

– Уверен, что у комиссара были на то причины, – ответил я, хотя понятия не имел, какие именно.

– Неужели он не мог других найти? Господи, убили какого-то кули. Почему люди из местной таны не могли этим заняться? – Дигби лез на насыпь, тяжело дыша от жары и напряжения.

Мы прибыли сюда по распоряжению Таггерта, чтобы расследовать убийство. По предварительным данным, на поезд напали декойты[37], но ограбление пошло не по плану и закончилось гибелью железнодорожного охранника-индийца. Хотя цвет кожи человека и не должен никак влиять на важность дела, в реальности все было, как правило, иначе, и должен признаться, что я и сам, подобно Дигби, недоумевал, почему Таггерт счел нужным отвлечь нас от дела Маколи, чтобы расследовать, в сущности, просто неудавшееся ограбление.

Вся суета явно сосредоточилась вокруг вагона охраны в хвосте поезда. Я велел Банерджи идти к локомотиву и поговорить с машинистом, а мы с Дигби направились к хвосту. Двое констеблей как раз спускали завернутое в простыню тело из вагона на землю.

Я приказал одному из констеблей открыть голову убитого. Зрелище было довольно неприглядное: сломанный нос, лицо все в кровоподтеках, спутанные волосы слиплись от крови. Тот, кто это сделал, явно не стеснялся махать кулаками. Я кивком разрешил констеблю вернуть простыню на место.

Внутри вагона охраны виднелись силуэты двух мужчин, о чем-то горячо споривших. Один из них, пониже ростом, в фуражке с козырьком, казался более возбужденным. Он бурно жестикулировал и тыкал толстым пальцем в грудь собеседнику. Я решил, что это полицейский, старший по званию на месте преступления. Как же я удивился, обнаружив, что он не в полицейской форме, а в форме железнодорожного кондуктора! Судя по внешности, он был смешанных кровей, а человек, которого он так увлеченно распекал, оказался сержантом полиции, индийцем. Оба они встретили нас с нескрываемым облегчением.

– Полицейские-англичане! – воскликнул кондуктор. – Может быть, мы хоть теперь сдвинемся с места!

Я оставил его слова без ответа и обратился к сержанту, который, казалось, был слеплен из того же теста, что и Банерджи, – в очках, худенький и почти такой же унылый на вид.