«Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - стр. 12
30… И я подумал: «Ну-у, если я стану рассказывать об этом, ну-у-у, начнется что-то наподобие дела Жанны д’Арк…»
Вопрос. Да, наша эпоха определенно не питает большого доверия к тем, кто утверждает, что им ниспослано откровение.
Ответ: Глупо с их (sic! – Прим. пер.) стороны – со стороны эпохи.
Вопрос: Что человек узнает после откровения – что он узнает, чего прежде не знал?
Ответ: Ого. Вопрос дельный. Человек обретает уверенность в том, что он все делает правильно. Ведь подтверждение поступает издалека, это чуть ли не… как бы лучше сказать – проще говоря, кто-то удосужился прислать тебе инструкции из недр вселенной. Чувствуешь, что там вдали, в той огромной бесконечности, за тебя кто-то переживает. Собственно, оба раза, когда у меня случались моменты, которые я считаю откровениями, у меня было что-то вроде астрономического озарения, да? И, пожалуй, мне вообще-то очень грустно, что они прекратились, что давно уже не случалось ничего подобного… Вот и все, что я могу об этом сказать. Ну-у, наверное, там наверху все делается по случайному выбору… Или, возможно, нас слишком много, и теперь пришла очередь кого-нибудь другого. Думаю, просто, когда это происходит, ты это слышишь. Ты, в сущности, не можешь отрицать, что это происходит. Пытаешься мыслить рационально, насколько это в твоих силах, но, ну-у, не получается. Собственно, по-моему, одна из предпосылок… ну-у, это обычно приходит, когда ты действительно дошел до точки31.
Тот, кто пережил подобный опыт, не позабудет о нем просто так.
У Иосифа было очень сильно развито чувство священности, священности бытия, священности языка, священности поэзии и человеческого существования; но, по-моему, он где-то написал: чтобы соприкоснуться с Богом, не обязательно ходить в церковь, не обязательно читать определенную литературу. Он, как вы и сами знаете, часто употреблял слово «Бог».
Что да, то да.
Он употребил это слово, когда мы впервые расстались надолго, – сказал, знаете ли, «Khrani Vas Bog, Dzhordzh».
К тому времени он худо-бедно говорил по-английски, но, насколько я понимаю, первое время вы с ним на английском не беседовали.
Английский он начал учить подростком и к 1972 году более-менее им овладел. Но заговорил свободно только лет в двадцать семь – двадцать девять.
Я бы сказала, даже позже. Даже спустя многие годы жизни в Америке его английский порой срывался в полную невразумительность.
В устной речи – возможно, да. Но литературный английский язык он чувствовал тонко, обостренно, так что его критика и предложения по поводу рабочих вариантов моих переводов были проницательными и конструктивными. Неизменно.
Однако, насколько я понимаю, при тех первых встречах вы разговаривали не на английском.
К счастью, я свободно овладел русским лет в двадцать семь – двадцать девять – за много лет до знакомства с Иосифом. В 1967‑м и 1968‑м мы беседовали по-русски. Примерно в 1974 году стали иногда переходить на английский. Его письма ко мне обычно написаны на русском, с вкраплениями английских слов и выражений. А мои к нему – обычно на английском, тоже с вкраплениями русских слов и выражений.
Разговоры продолжились в июне 1968 года, когда вы приехали снова. Не могли бы вы поделиться какими-то особенно памятными впечатлениями?
Белые ночи. Бродский взял напрокат лодку с веслами и покатал нас – мы были вдвоем или втроем – то ли по Неве, то ли по Фонтанке в час ночи – в это время суток там можно было читать газету «Правда», не напрягая зрение