Человек книги. Записки главного редактора - стр. 33
По дороге меня все время донимал мучительный жар. Состояние было полубредовым. Спасали замечательно сочные кисло-сладкие яблоки, которые купил для меня папа. Обильный сок приятно холодил полыхавший и все время пересыхавший рот. Каким-то чудом яблоки эти смягчали и боль.
В конце концов мы остановились у перрона ростовского вокзала, который выглядел так, как будто войны не было. Запомнился перрон, крытый стеклянной полукруглой крышей. Работало радио. Звучали песни первых месяцев войны: «Вставай, страна огромная», «Так-так-так, говорит пулеметчик…».
В Ростовской областной клинике
С вокзала меня перевезли в Ростовскую областную клинику, где я пробыл дня два-три. Там мне сделали несколько перевязок и «угостили» красным стрептоцидом. Запомнился обход во главе с главным врачом, знаменитым на всю страну хирургом, армянскую фамилию которого никак не могу вспомнить. Он врывался в палату, как смерч, и в первую очередь бросался к ближайшей кровати и шарил под матрасом: не спрятаны ли там папиросы или мешочки с табаком. Затем контролю подвергались другие кровати, и только после этого он начинал осматривать больных и выслушивать ординатора и заведующего отделением. Он был яростный противник курения вообще, а в стенах клиники особенно. Сцена обыска выглядела, впрочем, анекдотически. Потому и врезалась в память.
За те дни, что я находился в Ростовской областной клинике, папа успел написать в Ворошиловск (так тогда назывался Ставрополь), куда должны были прибыть мама с дедушкой. Так мама с папой договорились, чтобы не потерять друг друга. Из Ростова мы с папой, опять в санпоезде, уже настоящем, т. е. приспособленном именно для перевозки раненых, отправились в Пятигорск.
В Пятигорской городской больнице
В Пятигорске меня сначала перевезли вместе с другими ранеными из санпоезда в госпиталь. Как только меня перенесли на носилках в палату и уложили на кровать, в палату вбежал раненый, который, услышав мою фамилию, очень похожую на фамилию его брата – Мильченко, решил, что в госпиталь привезли именно его. Он был, конечно, разочарован, что это оказалось не так. В госпитале я только переночевал. Администрация разобралась, что я лицо гражданское, и переправила меня в городскую больницу.
Лежал я в палате хирургического отделения. Палата была большая, человек на двадцать или больше. Обитали в ней люди с самыми разнообразными заболеваниями, требовавшими хирургического вмешательства: аппендицитом, язвой желудка, переломами и т. д. Лечили меня только перевязками.
Здесь я впервые после ранения стал ходить на костылях – принял снова вертикальное положение. Больница была расположена в большом парке. Осень была в Пятигорске тихая, солнечная, настоящее бабье лето. Ходить на костылях поначалу было трудно, но постепенно я освоился и стал даже бегать на них, получая от этого несказанное удовольствие. Единственное «но»: при вертикальном положении ноги в тапочку, которую я надевал на перебинтованную раненую ногу, стекал гной, в то время обильно выделявшийся из раны. Это ограничивало мои передвижения по парку. Я садился на скамейку и придавал раненой ноге горизонтальное положение, укладывая ее на один из костылей, который закреплял горизонтально между дощечками скамейки.
В палате Пятигорской больницы я впервые ощутил, что человек ко всему привыкает. Никогда не предполагал, что самые острые чувства могут почти совсем притупиться. Например, никогда бы не поверил, что смогу если не с аппетитом, то, во всяком случае, спокойно поедать обед, когда на соседней кровати покоится только что умерший человек. Но так было.