Человек и другое. Книга странствий - стр. 24

Мотылек этот размером в распахнутые ладони и называется Атлас. Он присел на потолок и гекконы устроили на него охоту, пришлось спасать. Вынес его в ночь, а он вцепился в ладонь и не улетает. Так и ходил с ним, пока не поднес к стволу дерева и он перебрался на другую ладонь – шершавую, и припал к ней. Но чувство было таким, будто я припал, а он в дом вернулся.

Шел пятый месяц беременности, мы с Зоей продолжали наши безоглядные странствия по джунглям Индии, и занесло нас уж совсем за край света – какие-то равнинные выселки пространства в Северной Бенгалии, в подбрюшье ледников Сиккима и Бутана. Жили мы в доме у чайного плантатора по имени Кальян, по плантациям разгуливали по ночам леопарды, а в широкой пойме пересохшей реки прямо за домом шли ученья танковой дивизии, огибавшей женщин стиравших на том же поле белье. Надо сказать, в Индии, а в Бенгалии особенно, культ Матери, даже прикосновение к беременной – благость. Кальян уговорил нас на особую уникальную пуджу (ритуальную молитву) на рождение ребенка. Уникальность ее была в том, что проводить ее должен был агхори (адепты одной из радикальных ветвей тантризма, работающие с энергиями смерти) в одном маргинальном храме-колодце хрен знает в какой дали от дома. Нам это было странно, поскольку мы знали, что агхори – одиночки и практикуют только для себя, никаких храмов и прихожан. (Тема, конечно, отдельная, – мы их видели – и на ледниках Гималаев, и у погребальных костров в Варанаси; то, что они творят, в человечьей голове не укладывается.) Так вот, в один из дней он повез нас на своем джипе к этому агхори, которого знал (по прошлой жизни – и его, и своей). Ехали весь день – вначале по дорогам, потом без. Храм находился в небольшой деревушке, обычный, но этот агхори повел нас на его задворки, там был как бы врытый в землю купол, сквозь который мы спустились внутрь. Голые стены, свет сверху. Человек этот совершенно не был похож на агхори, от тех за версту идет высоковольтная волна. Не говоря уж о внешних атрибутах: обычно они в черном, фиолетовый тюрбан, на шее – ожерелье из человечьих и псиных костей. И нередко – пес рядом, черный (проводник Махакалы, коридора смерти). Ничего из этого у нашего не было, просто индийский дядька, с виду. С помощником и девочкой, расположившимися у него за спиной. Начал он с Ом намах Шивае – древнейшей великой мантры (ты – не ты, а все мироздание – рушащееся и рождающееся).

Теперь об этом 3-минутном ролике, который я снял. Во-первых, снимать там, и особенно во время происходящего, было нельзя и нелепо. Во-вторых, снимал я, кажется, второй раз в жизни. И на этот раз вслепую: фотокамера была у меня в левой руке, чуть ли не заведенной за спину, чтобы этот агхори не видел (по крайней мере, чтоб не бросалось в глаза). Чем – в смысле фильмом – горд, особенно его завершением.

Что сказать в целом? Даже на меня, достаточно иронично относящегося к подобным вещам, это произвело сильное впечатление. Все шло по нарастающей, он входил в раж, в экстатику. Зойку, да и меня, прошибало. Я смотрел на черную статуэтку пса справа от Шивы и думал: дай тебе бог здоровья, барбос, а ей, Зойке – счастья, а мне… – речь. И спохватываясь, уже уходя: дай забыть это слово «дай».