Человеческий фактор - стр. 29

– Да нет… Просто тон слегка задел.

– Хорошо. Давай объяснимся. Ты заподозрил меня в том, что я тебя сдала. Неважно как – по глупости, неосторожности, по злому умыслу или еще как-то… Неважно. Я заверила тебя, что не сдавала. А если кто и засветился, то я. Я, а не ты. Можешь свои игры продолжать и дальше.

– Игры? Я играю? – возмутился Епихин.

– Мне так кажется.

– Почему тебе так кажется?!

– Легкие нестыковки, – Жанна развеяла перед лицом сигаретный дым. – Легкие нестыковки, Валя.

– Какие?

– Почему тебя так задела цена этого изделия? Ведь деньги-то не твои, их тебе вернут твои заказчики.

– Меня не задела цена… Я просто удивился цене, независимо от того, чьи это будут деньги.

– Почему ты не взглянул на пистолет? Ты до сих пор не решаешься открыть сумку. Ты слишком серьезно к нему относишься. К чужой вещи, к вещи, предназначенной для чужих людей, относятся проще. Ну и так далее. Ладно, хватит об этом… Подобьем бабки. Ты чист. Тебе некого опасаться, кроме меня. А я завязла. Я не имею права тебя сдавать. Даже ради собственного спасения. Ты это понимаешь?

– Вполне.

– Вопрос исчерпан?

– Да. Только хочу тебе напомнить… Я из этого пистолета стрелять не собираюсь.

– Очень хорошо. Меня это устраивает. Мы же договорились – вопрос исчерпан. Забыли. Деньги мне понадобятся завтра.

– Я тебе дам их сегодня.

– Тогда наливай. Я не привыкла к таким разговорам. Хочется выпить. Да и тебе, наверное, тоже. По-моему, у нас что-то осталось, – Жанна поднялась и прошла на кухню.

Тяжело осев в кресле, Епихин слышал хлопок холодильника, стук бутылки о стол, звон стаканов. Потом подали голос тарелки – на пластмассовую поверхность стола они падали, будто спрыгивая с какой-то высоты. Пискнули вилки, звякнул нож, раздался зовущий хлопок пробки и наступила тишина.

Епихин понял, что пора идти.

С трудом поднявшись из кресла, он медленно, будто опасаясь каждого своего шага, двинулся в сторону кухни. На сумку, лежащую у кресла, он так и не взглянул, опасаясь самого ее вида – черная, тяжелая, с обессиленно откинувшимся в сторону длинным ремнем.

В этой сумке затаилось его будущее.

И он не был уверен, что это счастливое будущее.

Михась и Алик даже не заметили, как сильно изменилась их жизнь, как изменились они сами. Казалось бы, ничего столь уж значительного не произошло – несколько странных телефонных звонков в подброшенные три сотни долларов, которые они спустили быстро и охотно. Да, было еще обещание больших денег, десять тысяч долларов на брата при том, что у них не всегда находилось, на что купить по кружке пива…

Это большие деньги.

И нате вам – как бы переродились ребята. Стали строже, молчаливее, уже не орали на всю забегаловку, не приветствовали шумно и радостно Фатиму, когда та подносила им «Невское светлое», разговаривать стали вполголоса, будто скрывали нечто важное, что наполняло их жизнь.

А ведь наполнило – ожиданием и неопределенностью.

И Михась, и Алик словно чувствовали на себе внимание какой-то высшей силы, о которой они ничего не знали, только чувствовали, что такая сила есть, и она проявляет к ним интерес.

В пивнушку к Фатиме заходили молча, протискивались между тяжелыми стульями в самый угол, усаживались спиной к остальному залу и тут же начинали шептаться, стараясь не привлекать к себе внимания. Каждый раз, когда в кармане Михася раздавался телефонный звонок с вибросигналом, Михась вздрагивал, спешно, путаясь в складках подкладки пиджака, лез в карман, нажимал кнопку, боясь опоздать, боясь и в то же время желая, чтобы опять откликнулись те силы, о которых они ничего не знали, но хотели, хотели вступить с ними в сговор.