Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 83
В первых трех случаях преступники были либо захвачены на российской территории, либо бежали в Чечню, где их арестовали при помощи сил генерала Дудаева. В последнем случае похищения Дудаев отказался пустить в Чечню как похитителей, так и российские спецслужбы, небезосновательно опасаясь, что у России появится повод занять по крайней мере часть Чечни. После этого российские спецслужбы штурмовали вертолет похитителей в аэропорту Минеральных Вод – это была неумелая операция, в ходе которой погибли четверо заложников и один российский солдат.
Довольно странно, что в поисках «более глубоких» причин российского решения ввести войска в Чечню эти похищения часто забываются. В действительности, какими бы ни были первопричины, обратный отсчет для решения российской администрации ополчиться против Дудаева стал прямым следствием последнего из описанных захватов заложников. Кроме того, это будет несложно понять, если вспомнить, какое воздействие подобные небольшие и случайные, но провокационные инциденты имели на процессы принятия решений на Западе>40.
Со своей стороны, правительство Дудаева заявляло, что похищения были выполнены чеченской оппозицией при поддержке российских спецслужб, с тем чтобы дискредитировать чеченские власти и предоставить повод для военного вмешательства. Нет ничего невероятного в том, чтобы чеченский Временный совет принял такую стратегию, поскольку позже, уже во время войны, антидудаевским чеченцам предъявлялись убедительные обвинения в совершении ряда преступлений, чтобы сделать заключение мира невозможным. Однако представляется сложным поверить в то, что оппозиция смогла найти чеченцев, желающих сильно рискнуть жизнью в подобном предприятии (ведь последняя группа похитителей была казнена[53]). Тот факт, что во время последней операции российские войска атаковали вертолет, а вместе с заложниками и одним из похитителей погиб российский офицер, также делает эту гипотезу довольно недостоверной>41.
Весной 1994 года из руководителей российского правительства и ельцинского окружения за прямую интервенцию против Дудаева выступали только министр по делам национальностей Сергей Шахрай и Доку Завгаев; позднее к ним присоединился глава ельцинской администрации Сергей Филатов. Во всех трех случаях жесткая линия была, возможно, отчасти мотивирована желанием вернуть ведущую роль в руководстве, утраченную в ходе кадровых перестановок предшествующего года. Что касается Шахрая, то он как потомок терских казаков мог также вдохновляться традиционной ненавистью казаков к чеченцам и желанием вернуть обратно казачьи земли – или как минимум желанием заполучить политическую поддержку казачества для реализации своих политических амбиций.
Для остальной части российской администрации Чечня не занимала столь высокую позицию в списке приоритетов. Было ли это отчасти следствием взяток, раздаваемых сторонниками Дудаева, как это утверждают Говорухин и другие, непонятно. Учитывая глубокую коррупцию в ельцинской администрации, верховном военном командовании и российской бюрократии, в этом нет ничего совершенно невероятного, – но более точные сведения, как обычно, отсутствуют.
По некоторым свидетельствам, ельцинская администрация полагала, будто «маленькая победоносная война» повысит ее популярность внутри страны, особенно учитывая ресурсы ультра-националиста Владимира Жириновского, чья партия в ходе парламентских выборов в декабре 1993 года получила почти четверть голосов. Казалось, – ошибочно, – что это свидетельствует о сильном течении воинствующего национализма в России. Полковник Сергей Юшенков, на тот момент возглавлявший комитет Госдумы по обороне, утверждает, что в январе 1995 года Олег Лобов, секретарь Совета безопасности и ключевая фигура в «клике силовиков» вокруг Ельцина, сказал ему: «Президенту нужна маленькая победоносная война, как это сделали США на Гаити