Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 80

Здание, где мы находились, напоминало декорации из последней сцены «Аиды», занятые актерами из третьего акта «Кармен»[49]. Построенное для ЦК чечено-ингушской компартии, это здание было типичным холодным и напоминающим могилу советским официальным сооружением. Но люди, которые и впрямь будут здесь погребены в январе 1995 года, по своему облику были кем угодно, только не советскими гражданами. Когда я был в этом здании в последний раз, накануне его разрушения и захвата, его обитатели уже превратились в троглодитов: когда вокруг стали падать российские бомбы, они перебрались в подвалы, где им приходилось держаться против повторяющихся атак на протяжении следующего месяца, пока строения над ними постепенно превращались в руины. В тусклом свете, который становился еще более мутным от ледяных клубов сигаретного дыма, посреди огромных труб и проводов, они чем-то напоминали участников войны конца времен. Среди них бродил персонаж из галлюцинации с огромной лохматой седой бородой, в высоком белом шерстяном колпаке с помпоном и в черных мотоциклетных ботинках, стискивая узел книг о Чечне, перевязанных бечевкой. Этого человека, приехавшего из Москвы, звали Виктор Попков, на его визитной карточке красовалась надпись «магистр» – и он в самом деле чем-то напоминал в моем восприятии Мастера из «Мастера и Маргариты». Стоя посреди пулеметов и ящиков с боеприпасами, Попков рассказывал, что он, бывший советский диссидент, приехал в Чечню, чтобы попытаться агитировать за «ненасильственные инструменты разрешения национальных споров» и проповедовать «духовное примирение между русским и чеченским народами». Боевики, кажется, относились к нему то ли как к святому, то ли как к этакой лохматой зверушке. Для меня же – возможно, несправедливо – Виктор Попков был символом всего трагизма политического краха демократического направления российской диссидентской традиции. Он был, возможно, одним из лучших людей, которых я когда-либо встречал, – и одним из самых лишних^>[50].

Куда более уместной фигурой в этих обстоятельствах был доброволец из радикально-националистского украинского движения УНА/УНСО по имени Сашко Билый – человек, выглядевший так, как будто он родился в пещере. У него было массивное лицо с прямым, скошенным прямо от бровей лбом, выступающей челюстью и сломанным носом; он носил американскую бейсболку задом наперед и зеленую исламскую головную повязку Он говорил, что приехал сюда «сражаться с русским империализмом и помочь разрушить русскую империю»: «<…> а затем на ее руинах мы построим новую, действительно великую славянскую державу, которая объединит всех славян во главе с украинцами, старейшим, величайшим и чистейшим славянским народом». Несколько месяцев спустя мне сказали, что он погиб в бою в Грозном[51].

Сашко Билый был одним из, вероятно, двадцати украинских волонтеров, которые воевали в Чечне; я встречал троих из них, а также однажды встретил четырех арабов. В целом там могло быть несколько десятков арабов, один из которых, принявший военное имя Хаттаб, как сообщали, стал местным командиром и остался в Чечне после войны. Кроме того, я слышал о нескольких афганских моджахедах, но никогда их не встречал, а также время от времени мне попадались добровольцы из Дагестана, в общей сложности где-то дюжина, причем большинство из них были этническими чеченцами. Вот и всё – не так уж много в сравнении с официальными российскими заявлениями про «шесть тысяч исламских наемников, воюющих на стороне Дудаева»