Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 67
Еще более странными в некотором смысле были различные публичные заявления Дудаева в попытке протянуть Москве оливковую ветвь мира непосредственно накануне ввода российских войск, к примеру, сделанные на пресс-конференции 1 декабря, на которой я присутствовал вместе с другими коллегами. Я уверен, что эти усилия со стороны Дудаева были довольно искренними, и действительно, в первые несколько минут они звучали довольно рационально. Но затем он резко перешел к истерическим оскорблениям и болтовне, философским, расовым и историческим рассуждениям, как будто им овладел какой-то злой дух. Заявив в ходе пресс-конференции, что чеченская делегация отправилась в Москву на переговоры, он затем три раза процитировал слова, приписываемые Гарри Трумэну: «Нет такого языка, на котором можно говорить с русскими», – и четыре раза назвал Россию «дьявольской силой».
Конечно, отчасти Дудаев занял эту ультранационалистскую позицию вынужденно, из-за слабости других баз его поддержки в Чечне. Отсутствие структур и традиций государственной власти не оставляло Дудаеву иного выбора, кроме как играть постоянную роль действительного или потенциального военного лидера. Тем не менее совершенно иной, причем куда более дипломатичный, подход дудаевского вице-президента и преемника Зелимхана Яндарбиева демонстрирует, что значительное место в этом процессе занимали и личные качества, равно как и расчет. Яндарбиев, безусловно, является не меньшим националистом, чем генерал Дудаев, а в переговорах, как показала его встреча с Борисом Ельциным в Кремле в мае 1996 года, он может быть и жестким, и психологически храбрым.
По причинам, о которых я могу только догадываться, запись этой встречи была показана по НТВ – частному российскому каналу. Когда чеченцы вошли, Ельцин грубо и напыщенно велел Яндарбиеву сесть сбоку от него, однако Яндарбиев доброжелательно, но твердо заявил, что как глава делегации независимого государства он настаивает на том, чтобы сидеть напротив Ельцина, либо переговоры будут окончены. Через несколько минут перепалки уступил именно Ельцин – на своей собственной территории, в своей собственной резиденции. Это был небольшой, но крайне типичный образец таких чеченских качеств, как решительность, моральная храбрость и железная воля, причем продемонстрировал их человек, о котором раньше все думали, что он этих качеств лишен.
Однако в своей публичной риторике относительно России Яндарбиев всегда был куда более умеренным в сравнении со своим шефом. Когда я брал у него интервью 16 декабря 1994 года, через несколько дней после начала войны, он явил подлинно дипломатический навык, выразив готовность компромисса с Россией на условиях конфедерации, хотя в действительности (я обнаружил это, читая свои тогдашние заметки) не делая никаких конкретных уступок по существу. Тем временем Дудаев разражался бредом на тему, что «россизм еще хуже, чем нацизм», «Борис Ельцин – предводитель банды убийц», а его режим – «дьявольский наследник тоталитарного монстра»>21.
Интересный пример характеров этих двух людей представился во время встречи с Дудаевым и Яндарбиевым, которая состоялась у нас вместе с моим коллегой Эндрю Хардингом из ВВС в декабре 1995 года в одном тайном месте у подножия гор. Как водится, Дудаев вышел из себя, оскорбляя своих собеседников словами о том, что западные журналисты – «трусы» и «рабы русских». Когда мы ответили на это и атмосфера угрожала стать очень неприятной, в разговор вступил Яндарбиев и смягчил обстановку. Конечно, это был совершенно малозначимый инцидент, но один из российских депутатов, пытавшихся добиться компромисса с Дудаевым в декабре 1994 года и предотвратить войну, говорил мне, что Дудаев все первые полчаса их встречи оскорблял его и коллег.