Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 52
В определенном смысле эта часть СОБРа демонстрировала ту черту, которая всегда считалась отличительной для российской и советской армии, хотя основная часть нынешних вооруженных сил России ее полностью забыла – а именно явный талант к импровизированному строительству. Они сделали по возможности максимально удобным для себя помещение комендатуры – не слишком удачным образом выбранный для этой цели бывший цех по разливу меда. В одном из его углов был воздвигнут краеугольный камень российской военной жизни – баня, или парилка, в которую они любезно нас приглашали. В результате они и выглядели, и пахли лучше, чем большая часть остальной армии.
Как и большинство солдат вдали от дома, собровцы завели себе домашнее животное-талисман – кошку, спасенную из горящей квартиры и названную по незапамятной русской военной традиции Машкой. Это была странная картина, хотя я видел такое на всех войнах: люди с суровыми лицами, держащие кошку на коленях и мягко гладящие ее шерсть. Я сильно подозревал, что к нам они относятся примерно как к четырем таким же очередным талисманам (по крайней мере к женщинам – возможно, я был решительно de trop [лишним (фр.)] в их компании). Им определенно доставляло огромный восторг показывать нас другим подразделениям, встреченным нами, когда они возили нас по городу.
Как бы то ни было, я никогда не предавался опасной идеализации этого подразделения. Большая шишка на голове и несколько ноющих ребер напоминали мне о наиболее снисходительных проявлениях их отношения к заключенным, и если они и относились к нам как к талисманам, то у меня не было сомнения, что в кризисной ситуации они бы убили и съели кошку Машку. Пока мы были в их компании, я вспоминал сцену, описанную Чеславом Милошем в его мемуарах «Родная Европа», свидетелем которой он был во время вступления советских войск в Восточную Пруссию в январе 1945 года. Группа русских солдат с искренней человечностью и добротой утешала немецкого пленного, а затем, кажется, с одинаково искренним сожалением вывела и расстреляла его «из необходимости» – в данном случае, как отмечает Милош, заключавшейся либо в овечьем тулупе пленника, либо в сложностях с отправкой его в тыл.
Кульминацией нашего знакомства с СОБРом было их приглашение на обед по случаю Дня Советской армии 23 февраля, когда они приготовили жареного козленка и выставили несколько бутылок реквизированного чеченского коньяка. Конечно, они настаивали, чтобы большая его часть досталась мне, но я заметил, что никто из них не выпил больше трех стаканчиков, – действительно поразительный пример их дисциплины для всякого, кто знает, как российские вооруженные силы обычно ведут себя в подобные дни. Когда после обеда они провожали нас домой пешком (они нашли для нас место, где остановиться неподалеку, в семье русской женщины, которая работала на комендатуру), они передвигались, как люди, подготовленные для сражений в городских условиях, – в свободном порядке, перекрывая различные углы возможного нападения.
И в этом, и в других случаях они немного болтали о себе и о своем подразделении. Отчасти сказанное ими можно считать показным хвастовством, рассчитанным на нас и еще на пару нервозно выглядевших штабных офицеров, чей испуг явно доставлял собровцам удовольствие. Однако прозвучало и несколько интересных вещей. Например, о том, каким безумным способом было собрано их подразделение – из добровольцев, которых набирали в январе по одному-два человека из разных региональных частей от Мурманска до Владивостока. После того как они несколько дней просидели на базе в Москве в ожидании самолета, их наконец отправили в Грозный без какой-либо возможности для совместной подготовки более чем часовой продолжительности, что едва ли было подходящим способом создания «элитного» подразделения. (СОБР как таковой был создан чуть больше, чем за год до начала войны, после событий октября 1993 года, и состоял из добровольцев из внутренних войск, милиции и вооруженных частей контрразведки (ФСК).)