Частичка тебя. Мое счастье - стр. 42
Моя авария.
Точка перелома, о которой мы оба так и не научились говорить.
— Я не знаю, как она узнала, — тон Димы спускается почти до шепота, — факт в том, что уже через два месяца, как ты вышла из комы, она объявилась снова. Снова начала твердить свой бред, про то, что мы созданы друг для друга и что зря я с тобой вообще связался. Что ты даже моего ребенка не смогла сохранить и все такое.
— А ты… — сама звучу слабо, потому что все-таки касаемся мы очень больного эпизода моей жизни.
— А я сказал ей, что если замечу её еще раз — сделаю все, чтобы её упекли в психушку. Наверное, не стоило предупреждать. Просто заявлять на неё сразу. С другой стороны… У нас очень хреново сажают по таким вопросам. Нет тела — нет дела, епт. Я узнавал тогда. Прикидывал шансы. Но она будто вняла. Снова пропала. А потом ко мне пришла её подруга.
— У неё были друзья? — не знаю, почему я удивляюсь этому факту. Почему нет? Навряд ли за своими друзьями эта Димина пассия бегала с таким же маниакальным упорством. И потом, когда тебе рассказывают что-то там про бывшего, который терпит неудачи на личном фронте — ты вряд ли задумываешься, откуда твой собеседник все это знает. Ну, мало ли что. Видела, зацепила взглядом в соцсетях, кто-то сболтнул… Мне ли не знать, как глубоко задевают безответные чувства. Впрочем, я свою страницу с Ольшанским закрыть смогла. Оставила его…
Я не знаю как у кого, а у меня мысли щелкают, будто кончик длинного хлыста в воздухе.
Щелк.
Я никогда не думала об этом с этой стороны.
О стрижке, которая один в один похожа на мою, годичной давности, до того как я перестала тратиться на парикмахера.
О патологической любви к толстовкам и джинсам, которые я редко выгуливала на работе, но так часто надевала именно на выходные в клубе.
Это просто глупость — обвинять человека в чем-то, на основе такой ерунды…
— А что дальше было? — голос вздрагивает, будто бы выдавая волнительный спазм, которым сейчас свело мои внутренности.
— Дальше? — Дима нервно щелкает застежкой от часов. — Знаешь, до этого она крутилась исключительно возле меня. Писала мне. Звонила мне. Преследовала меня. Не осмеливалась подойти к тебе, уж не знаю по каким причинам. А тогда… Мне сказали — её переклинило. На тебе переклинило, Гель. Она решила, что это ты мешаешь мне обрести “истинное счастье”. И всерьез начала обдумывать, как именно тебе навредить. Облить кислотой. Или заплатить кому-то, чтоб тебя подкараулили и…
— Я поняла, — голос срывается до хрипа. История, начинавшаяся как глупая, забавная байка приобретает насыщенность настоящего бытового триллера, — но со мной ничего не случилось, она не смогла?
— Она не стала, — тихо выдыхает Дима, — я тебя бросил. Струсил и бросил. Трепал про тебя всякую дичь, лишь бы эта психопатка прониклась тем, насколько ты меня заколебала, и никак тебе не навредила.
— Ты оставил меня ради этого?
— Я не мог быть с тобой целыми днями. Хотя я и пытался быть с тобой везде тогда…
— Да, я помню.
Помню, каким странно контрастным был Димин уход после того, как он даже в магазин за хлебом тащился вместе со мной. За хлебом. На работу. С работы. Даже на обед вызванивал, узнавал, где я обедаю, с кем, точно ли не одна, не нужно ли составить компанию...
Я думала — это попытка смягчить нарастающее между нами отчуждение, а это была… попытка защиты.