Ценностный подход - стр. 17
«Где ты, кстати, взял эту дорогущую игрушку?» – спрашиваю я не без некоторой зависти.
Мне самой страсть как хочется подержать в руках что-то такое же легендарное, но для оружия подобного сорта я, по мнению Давида, слишком неловкая.
«Один кент заказал из Новосибирска. Завтра прилетит за ней, так что решил вот опробовать. А у тебя осталось время для того, чтобы решить, что твоему драгоценному Владленчику пришла пора отправиться к праотцам».
Давид нажимает на курок. Раздается характерный звук разбитого стекла, означающий, что пуля достигла цели.
«Ничего он не драгоценный, – бормочу я, – и вообще негоже из такой винтовки по бутылкам стрелять…»
Поняв, как именно можно трактовать сказанное, резко замолкаю, но Давид уже развернулся и смотрит на меня с лукавой улыбочкой.
«Так я о том же и говорю, сестричка. По бутылкам нельзя, значит… короче, ты согласна, да? По рукам?»
Вместо ответа я закатываю глаза и корчу недовольную гримасу. Давид медленно убирает винтовку, не дав мне даже подержать её в руках.
Мне было лет шестнадцать, когда Давид стал увлекаться огнестрельным оружием. Он тогда учился на втором курсе университета, и как раз поступил на военную кафедру. Там-то первый раз и взял в руки автомат, и с тех пор ружья и винтовки составляют главный интерес его жизни. Говорить о них мой брат может днями и ночами, недаром оружейный магазин, который семья открыла недавно, пользуется бешеной популярностью. Вот даже из Новосибирска поступают заказы.
Владлен не звонит мне уже четвертый день, и я чувствую себя странно. Это первый раз с начала наших отношений, когда мы не общаемся столь длительное время. Естественно, сама я тоже не проявляю инициативу. Даже редко думала о нём эти дни. На работе я была слишком занята отчетами и беседами с Валерией, у которой недавно произошло несчастье в семье, а на выходные вот приехала к брату в загородный домик.
После того как Давид оставляет винтовку дома, поставив её в свою огромную пирамиду к остальному оружию, мы идем с ним гулять по лесу. Проходим знакомым нам с детства путем мимо других домов, совсем не похожих на наш. Какие-то выглядят как рыбацкие хижины из соломы или непрочного дерева. Ясно, что хозяева или вовсе не бывают в них, или приезжают пару раз в месяц, чтобы вначале посадить, а затем собрать урожай. Другие дома, наоборот, напоминают дворцы – в таком не побрезговал бы, наверное, жить и какой-нибудь член императорской семьи. Мимо одного из таких архитектурных шедевров мы проходим каждый раз по пути к Волге. В будке на территории здесь обычно дремлет собака, такая огромная и ужасно породистая. Едва заслышав чьи-то шаги, животное пробуждается и обдает окружающее пространство невероятно громким лаем.
«Ой, да заткнись ты уже!», – произносит Давид строгим тоном, и собака, гавкнув ещё пару раз для приличия, удаляется обратно в конуру.
«Она уже тебя по голосу узнает», – замечаю я, когда мы поднимаемся по лестнице.
«Пора бы уже и нюх в дело пустить, – ворчит брат, – глупое животное».
Преодолев все ступени лестницы, мы оказываемся на мосту, перекинутому через наш огромный овраг и ведущему в дубовую рощу. Дойдя до середины, останавливаемся, чтобы насладиться видом. Давид ничего не говорит, молчу и я. Он наверняка думает о своих любимых винтовках и антикварных ружьях, отметивших двухвековой юбилей. В его коллекции чего только не сыщешь! Я не против, что сейчас, когда мы идем вместе, и я держу его под руку, мой брат думает о чем-то стороннем, ведь в такие моменты он действительно счастлив.