Царство льда - стр. 46
Карты Петермана не имели себе равных. Они были надежны, актуальны, безукоризненно точны и поразительно красивы – обычно их раскрашивали вручную. «Сегодня Петерман во всех цивилизованных странах считается главным авторитетом нашей эпохи в сфере географии».
Когда речь заходила об Арктике, в Петермане, по словам историка немецких арктических исследований Дэвида Томаса Мерфи, просыпалась «удивительная тяга к поспешным и ложным выводам. Его представления кажутся современному читателю такими невероятными, такими поразительно нелогичными и в ретроспективе такими неправильными, что словно бы граничат с безумием».
Сам Петерман никогда не был в Арктике. Его визит в Соединенные Штаты стал самым смелым плаванием его жизни. По свидетельству другого историка, он был «превосходным кабинетным скитальцем». И все же противоречащие его теориям сообщения людей, которые действительно были в Арктике, лишь усиливали его упрямство. Во многих отношениях Петерман оставался загадкой – воинствующим романтиком, дотошным мечтателем с тягой ко всему поражающему воображение. «Выдающиеся добродетели сочетались в нем с ужасными грехами, – писал Мерфи. – Он, без сомнения, был ярким и целеустремленным визионером, одаренным в своей области и не лишенным умения убеждать. Но в то же время он оставался опрометчивым эксцентриком, чьи ложные представления об арктической географии обрекли на верную гибель целую серию полярных экспедиций».
И все же Беннетт пришел в восторг от Петермана и готов был слушать его не перебивая. В течение их трехчасовой встречи Беннетт сделал лишь несколько отрывочных заметок, поэтому точно неизвестно, что именно сказал тогда Петерман, но немного позже Беннетт отправил в Готу репортера «Геральд», которому было дано задание восстановить беседу и изложить широкие взгляды профессора на положение дел в сфере исследования Арктики.
Мудрец из Готы восхвалял готовность Беннетта спонсировать новый полярный поход. «Исследование Арктики – дело всего мира, – сказал Петерман репортеру «Геральд». – Теперь, когда истоки Конго и Нила уже обнаружены, на пути открытий остается сделать последний великий шаг». И сделать его должны американцы. Если раньше у Петермана и были сомнения на этот счет, поездка на Всемирную выставку закрепила его в этой уверенности.
Конечно, Англия оставалась самой опытной страной по части полярных исследований, но британцы не внушали Петерману доверия. Он любил Британию и в то же время ее ненавидел. Хотя он родился и вырос в соседнем Блайхероде и учился в Потсдаме, в первой половине жизни Петерман работал в Лондоне и там увлекся английской культурой. В середине 1850-х он переехал обратно в Германию, но по-прежнему каждый день читал лондонские газеты, пил английский чай и следил за бюллетенями Королевского географического общества. Его жена Клара была британкой, дома они говорили на английском. Трое их дочерей воспитывались в английской традиции.
Хоть Петерман и был в душе англофилом, Англия все равно его отвергла. Отчасти это объяснялось расцветом национализма и ксенофобии, который наблюдался в Англии после возвышения Бисмарка и Франко-прусской войны. Кроме того, здесь был замешан и стиль: ведущим британским исследователям и теоретикам Арктики просто не нравился Петерман. Они находили его слишком капризным и упрямым. Над ним посмеивалась лондонская «Таймс», на него свысока смотрели в Королевском флоте. Когда речь заходила об Арктике, Петерман не мог держать себя в руках и сходился в споре с любым, кто не разделял его мнения. Члены Королевского географического общества, в котором он давно состоял, объявили ему бойкот. Казалось, Петерман стал никому не нужен.