Царский выбор - стр. 26
Никола. Послушай меня, Иван. Может, это и к лучшему, что воеводы сейчас нет. Ты поостынешь и поймешь, что ходить к нему без толку. Разве что с поклоном и с подношением.
Всеволожский. Я лучше умру.
Никола. Не сомневаюсь. Я тебя с самого рождения знаю. А когда он выгонит тебя и оскорбит, что ты будешь делать со своей гордостью?
Всеволожский. Он не посмеет! Это ж все равно, что расписаться в том, что он разбойникам этим потатчик. (Отец Никола отворачивается.) Я ничего не понимаю, кто у него в Москве?
Никола. Не знаю и знать не желаю. – Мне Андрей давеча сказывал, что свояк твой Корионов с князем Прозоровским знается. Вот это то, что надо. Прозоровский сейчас в чести, к самому Морозову близок. У него не стыдно попросить защиты. И тогда наш Ирод касимовский тебя пальцем не тронет.
Всеволожский. Но ведь это тоже подлость – меня не тронь, а с другими делай, что хошь.
Никола. Ох Ваня, Ваня! Я за свои семьдесят лет успел понять, как эта жизнь устроена. Одни творят подлость, а другие глаза на нее закрывают, слепыми прикидываются. И стоит кому-нибудь хоть один глаз открыть, так те подлецы норовят ему оба вырвать. (Тяжело вздыхает.) Наверное, где-нибудь и есть правда, но нас она всегда стороной обходит.
Всеволожский. Нет, я все же поговорю с этим Обручевым. В конце концов, Москва никуда не денется. Я подумаю, может, Евдокию туда отправлю, это ведь ее родня, Корионовы.
Евдокия (врывается к ним). Да ты рехнулся, Родионыч! Где это видано, чтоб мужняя жена в Москву ездила челом бить! Ты что, меня своей вдовой записал? – Отец Никола, родненький, скажи ты ему! Блажь на него нашла! Зятя моего Корионова невесть в чем подозревает, ни за что не хочет Андрея к нему отпустить. – Он почему сам-то в Москву не едет? Боится, что Андрей за ним следом туда прибежит.
Всеволожский. И прибежит.
Евдокия. Мы ведь такого натерпелись! Я себя в руках держу, а внутри у меня все дрожит!
Всеволожский (виновато). Ну, будет тебе.
Попадья (из-за двери). Евдокиюшка, милая, гости идут.
Всеволожские принимают парадный вид и идут навстречу гостям.
В горнице.
Всеволожские и гости: Захар Ильич, его жена, теща и Маша.
Всеволожский. Ксения Андреевна, голубушка, сто лет не видались. (К Захару) Я ведь с твоим тестем покойным бок о бок воевал. Вместе Сергиеву Лавру обороняли.
Барашова. Так ты, отец мой, совсем нас разлюбил. Дом касимовский и тот продал.
Всеволожский. Да ну их, эти гнилушки.
Евдокия. Зато Андрей, как побывал последний раз в Касимове, так только и слышишь от него – Захар Ильич, да Захар Ильич.
Захар. Это только так говорится. А в мыслях у него совсем не Захар Ильич.
Все смотрят на Машу, которая скромно опускает глаза. Все рассаживаются за столом, мужчины по одну сторону, женщины – по другую. Фима и Маша сидят рядом, Андрей напротив них.
Фима (негромко). Маша, а ты вышивать любишь?
Маша. Не-а.
Фима. Я тоже терпеть не могу. (Все трое смеются.)
6. Москва.
Возок боярина Морозова подъезжает к крыльцу небольшого дома.
Илья Милославский сбегает со ступенек, помогает Морозову выйти, суетится вокруг него, целует руки.
Милославский. Отец мой! Благодетель мой!
Морозов. Ну полно тебе, Илья Данилыч! (Идут в дом.)
Морозов располагается в горнице, вытаскивает свернутый пергамент, разворачивает его.
Морозов. Вот он, список. По царскому указу только с этого дня можно в него девиц заносить. Я твоих красавиц, конечно, помню, и даже очень хорошо, но для порядка должен сегодня их особо оглядеть.