Царь-инок - стр. 6
Накануне венчания до Феодора отдаленно начали доноситься известия, что в приказах начались проверки и обыски, что многих служащих людей лишили их мест, некоторых даже за казнокрадство отправили в застенок. И Феодор понимал, что к управлению приказами «опекуны» его пустили своих людей. Борис же при встрече однажды объяснил, что государство в плачевном положении, нужны надежные и честные люди в управлении, и что все делается токмо ради благополучия державы. Феодор соглашался, но где-то в глубине души его грызли сомнения: почему все делается за его спиной, словно он – никто? Пустое место… На заседаниях думы он просто сидел на отцовом месте, молча озирая палату.
А что он мог содеять? Разве знал он, как защитить страну от вездесущих врагов? Как возродить могущество державы, подорванное долгой Ливонской войной? Вот пришли вести о том, что Татарская и Ногайская Орда едва ли не месяц разоряет селения вокруг Калуги, Смоленска, добравшись и до московских земель. В думе сидят опытные военачальники – Иван Федорович Мстиславский, Иван Петрович Шуйский, Никита Романович Захарьин, Федор Михайлович Трубецкой… Кто лучше их знает, как противостоять врагам? И Феодор предпочел им не мешать. А бояре тем временем собирали рать, поставили во главе ее воеводу Михаила Андреевича Безнина. Рать ушла, и Феодор денно и нощно стал молиться о благополучии похода, о русских ратниках, о тех несчастных, что жили на разоренных территориях и теперь попали в плен. Что еще он мог содеять, кроме как попросить у Бога заступы для его подданных? И вот уже в начале мая Безнин настиг орду при устье реки Высы, стремительной атакой уничтожил значительные силы врага и отбил десятки тысяч пленных…
А приходят все новые и новые страшные вести. О том, что вновь вспыхнуло восстание черемисов в Поволжье, что польский король Стефан Баторий, узнав о смерти Иоанна, заговорил о конце перемирия, желая вновь развязать войну за смоленские и псковские земли. В думе твердят, что России сейчас нельзя воевать, нужен мир любой ценой, дабы собрать силы после долгой Ливонской войны. И Феодор каждый день молил Господа уберечь обескровленную державу от недругов…
Он молился о спасении своей души, о спасении души отца, ибо понимал, что Россия и народ ее до сих пор расплачиваются за грехи Иоанна бесчисленными страданиями.
– Ежели, Господи, нужно так… Готов страдать я за народ свой, как Ты страдал за всех нас на кресте, Господи, – кланяясь в пол, шептал Феодор. – Ежели уготованы мне муки и погибель души моей, дабы простил Ты раба Твоего, Иоанна, дабы простил и уберег народ мой, да будет так! Я готов, Господи… Об одном молю… Да не оставь меня…
Этой ночью он так и не сомкнул глаз. Пав ниц у иконостаса, он слышал, как в покои кто-то несмело вошел. Это был духовник, держащий в руках массивный золотой крест. Феодор медленно поднялся на колени, духовник встал перед ним, прочитал молитву и осенил его крестом. Приняв благословение, Феодор приник к распятию губами, затем лбом. И услышал над собой то, что боялся услышать:
– Пора, государь…
И теперь, когда он уже шел из Благовещенской церкви в Успенский собор мимо заполнившей Кремль толпы, кою сдерживал стрелецкий полк, к нему наконец пришло осознание, что иного пути у него нет и не будет. Сие крест его, и восхождением на Голгофу был для него устланный бархатной дорожкой путь к вышней власти. Укрытый от глаз беснующейся толпы боярами, что окружали его со всех сторон, Феодор не видел ни плывущих над головами шествующих перед ним епископов хоругвей, крестов и икон, не слышал торжественных песен хора. Господи, дай сил! Видел лишь идущего впереди себя Бориса Годунова, что нес на алой подушке державу и скипетр (и с молчаливого согласия Феодора Борис получит в этот день титул конюшего