Царь-инок - стр. 33
– Совсем плох?
– Совсем… Так лекарь сказал, – отвечала Ирина сквозь приступы плача. – Глаза закрываю и вижу, как он смотрит на меня, улыбаться пытается, а сам едва не в забытьи от жара… В дороге ему совсем худо стало… Что же это?
Борис и Дмитрий Иванович переглянулись.
– Дядя, вели никого не впускать, ни единой души, духовника, постельничих, лекарей – держать под присмотром, никуда не выпускать… Никто не должен прознать о том, что совсем плох, – тихо сказал Борис.
Дмитрий Иванович кивнул и тут же покинул покои, поспешив исполнить указание Бориса. Ирина была безутешна, едва не валилась с ног. Борис немного отстранил ее от себя, взял в ладони ее лицо, проговорил:
– Ты сама молчи о том, девкам своим слабины не показывай… Сильной надобно быть, слышишь? Нам нужна сейчас сила, иначе не выдюжим…
– А ежели он умрет? Ежели умрет? – роняя слезы, прошептала Ирина.
Борис вновь крепко сжал ее в объятиях и проговорил, глядя поверх ее головы куда-то в пустоту:
– Тогда не сносить нам всем головы… Но того не будет. Я тебя защищу. Обещаю.
8 глава
Подбоченившись в седле и постукивая рукоятью ногайки по колену, Михайло уныло глядел, как тощие, похожие на полутрупы мужики, кряхтя от натуги, грузили в возы мешки и бочки со снедью. Староста, прижимистый низкорослый мужик, стоял подле коня Михайлы и все причитал о вечной нужде, о плохом урожае и падеже скота, о грядущей зиме, которую невесть как пережить. Но Михайло не слушал. Сколько таких жалобщиков плакались ему, пока объезжал он владения своего господина, князя Андрея Ивановича Шуйского! Ратные люди, сопровождавшие возы, и княжеские счетоводы тоже помогали грузить, лишь бы быстрее убраться и не видеть злобных взглядов крестьян, волками глядевших со своих дворов. Михайло, не раз руководивший сбором снеди, уже не обращал на них никакого внимания. И без того на душе было тошно.
Михайло тяготился службой. Кабала уязвляла его дворянское достоинство, да и о сытой жизни, той давней, когда было у него собственное имение, он тосковал неимоверно. Росли двое сыновей, в начале года Анна родила ему еще и дочерь, Шурочку. Потому хотелось вдвое быстрее освободиться от позорного рабства, но князь Андрей Иванович, кажется, нарочно не жалел денег на содержание своих холопов – и фуражом, и броней, и конем, и землей не обделял, лишь бы служили ему люди. И как же можно окупить это, дабы вновь стать свободным? У Шуйских нынче денег более, чем в царской казне, что им?
Уходили к следующей деревне по занесенным глубокими снегами дорогам. И вновь вскоре придется толковать с очередным старостой о репах, ржи, рубленой говядине, сыре и масле в бочках. Просчитаться было нельзя – все это везлось на двор князя… А теперь еще и ударили морозы. Один из возов, доверху груженный мешками, увяз в снегу по самую ось. Кони вытянуть не смогли, пришлось вынимать мешки, вытягивать сани и после загружать все добро обратно. Вытряхивая после снег из сапог, Михайло матерился сквозь зубы.
Невольно досада ужалила в сердце. Шурин, Алексашка, хоть и слуга князя, однако ж не холоп! В атласе расхаживает, господину в рот заглядывает, поди, и трудностей таких не ведает, как Михайло! Разница велика и в отношении князя: Алексашку он любит безмерно, а на него, Михайлу, он глядит, как на пустое место – негоже, видать, с холопами знаться! Алексашке и жену нашел, и сосватал, и поженил. Великая, говорят, свадьба была! Михайло тогда был отослан по важному поручению князя, и жена его, Анна, на свадьбу приглашена не была. А ведь сестра Алексашки! Знайте, мол, свое место! За это на Алексашку Михайло затаил великую обиду. Неужто не мог настоять, дабы единственную родню князь Шуйский соизволил позвать посидеть за свадебным столом в столь важный день! Анна же обиды не показывала, относилась к этому с пониманием, все говорила: «Ну он с господами за одним столом сидит. Куда нам, холопам?..» И вновь досада неимоверно душила Михайлу. Недостойны!