Царь-инок - стр. 32
– Батюшка, ты не такого государя желал после себя и мне не желал такой ноши, – шептал Феодор с болью, – я отдал власть тем, кто возможет ее выдержать. Кто ведает, куда вести царство наше… Как быть с врагами… Я не ведаю. И я вижу, отец, они презирают меня, будто хотят всецело этой власти, и лишь я стою у них на пути. Стою, не потому что желаю править… а потому что еще жив… Господи… Отче, прости слабость мою. Душе твоей тяжелее, чем моей… Не мне причитать…
Накануне Феодор пожаловал царской усыпальнице, Архангельскому собору, деревни и пустоши в Горетовском стане, что под Москвой, и писано было, что сей дар совершён по отцу, словно богатым пожертвованием этим Феодор надеялся облегчить свою вину перед батюшкой. Но легче не стало…
Назавтра он отправился на богомолье с супругой в Троице-Сергиев монастырь, узреть новую раку для мощей великого Сергия Радонежского, кою приказал сделать еще год назад. Радовал скорый отъезд из Москвы, в коей Феодор не мог находиться. Бодрила надежда, что, может, в этот раз, ежели они с Ириной помолятся преподобному Сергию, Господь наградит их долгожданным чадом. Ждать более было нельзя… Бояре ворчат и шепчутся по углам (о том докладывали доверенные люди), что не может быть крепкой власти, пока нет наследника… О том же осторожно молвил недавно митрополит Дионисий, пригласив государя к себе на обед. Феодор злился, ибо и сам все понимал не хуже прочих. Шло время… Борис обещал через посла Джерома Горсея прислать какую-то повитуху из Англии, дабы та осмотрела Ирину и исцелила ее хворь… Но Горсей не смог выполнить поручение Бориса, к тому же вновь по двору поползли мерзкие слухи о проклятии Ирины, так что теперь надежда была только лишь на милость Божью.
И вот, в окружении множества стражи, они отправились в монастырь. Государь и государыня долго молились, омачивая своими слезами новую раку преподобного Сергия, просили одного – дать им чадо…
С первым снегом Феодор и Ирина возвращались в Москву, и по дороге слабый здоровьем государь расхворался. Поначалу он и сам не придавал значения глубокому кашлю и жару, от коего Феодора порой бросало в пот, но на подъезде к столице царь стал совсем плох. Ирина все это время была с ним рядом, в возке, гладила его голову, молилась и плакала. А когда она ему сказала, что они, наконец, въезжают в городские ворота, Феодор, очнувшись, пробормотал что-то несвязное, и, к своему ужасу, Ирина поняла, что супруг не узнал ее. Во дворец хворого государя вносили на руках.
– Сейчас же лекарей сюда! Никому при дворе о болезни – ни слова! Срочно пошлите за Борисом! Сейчас же! – приказывала Ирина слугам, невольно срываясь на крик от волнения.
Вскоре Борис и Дмитрий Годуновы спешили в государев дворец.
– Пошли прочь! – выкрикнул на ходу в одном из переходов Дмитрий Иванович Годунов стражникам. Пунцовый от волнения, он был готов вцепиться в бороды стражников, ежели бы те попытались возразить, но те и не пытались, наоборот, спешно расступились в стороны, вытянувшись по струнке. Борис едва поспевал за дядей, мельком взглянул в лицо одного из стражников, и тот, весь подобравшись, вытянулся еще сильнее.
Ирина встретила родичей в неподобающем виде – простоволосая, опухшая от слез. Сенные девки опускали головы, страшась попасть под горячую руку метавшейся по покоям госпожи. Едва Борис и Дмитрий Иванович вошли, слуги торопливо покинули покои, и, когда Годуновы наконец остались одни, Ирина, рыдая, бросилась в объятия брата. Гладя сестру по голове, Борис осторожно спросил: