Царь-инок - стр. 3
– Ну, пощупаем сейчас кремлевские стены!
Не помогли и одиночные выстрелы с верхушек стен по толпе, что сначала отхлынула, но затем забурлила с новой силой. Поднимали с земли стонущих раненых, отводили их прочь. Двоих убитых понесли на руках над толпой, будто знамена. Стрельцы, что были на стороне народа, начали палить по верхушкам кремлевской стены и даже кого-то из дворцовых стрельцов смогли убить. Пролилась первая кровь…
Меж тем улицы стали наполняться и зеваками, что наблюдали за восстанием издали, и они, сбитые с толку различными слухами, уже совсем не понимали, кто и против кого ныне воюет там. Сетовали, что без царя Иоанна нет никакого порядка на Руси. Без малого месяц прошел, как он упокоился в Архангельском соборе, а теперь такое происходит! При нем невозможно было представить подобного, и многие, позабыв о его злодеяниях, плакались, мол, осиротели без сильного государя-батюшки! Кто ныне защитит от произвола? И одно озадачивало многих – где в те страшные часы был новый государь, Феодор Иоаннович?
Он же сидел в глубине царского дворца, в своих покоях, взаперти, отослав прочь слуг и вездесущую свиту. Впрочем, покои покидать ему было запрещено – у дверей денно и нощно стояла верная Захарьиным и Годуновым стража. Феодор молился о скором завершении кровопролития, ибо… ибо больше ничего не мог содеять. Супруга Феодора, Ирина, единственная была тогда подле него. И, оборотив к супруге залитое слезами лицо, искаженное страданиями, он бормотал тихо:
– Не хочу так… Не хочу в крови принимать сию тяжкую ношу… Господи, не хочу!
Ирина обнимала его, и Феодор рыдал у нее на плече, каждый раз вздрагивая, когда за окном раздавались очередные выстрелы. Ирине нечего было сказать ему, ибо Феодору никто и никогда не позволит отречься от царского венца: ни всесильный Никита Романович, ни ее брат Борис Годунов. А ведь Феодор не должен был править, не должен! Он другой, он не выдержит, не сумеет. Эта власть, ненужная, ненавистная Феодору, убьет его. Обнимая, Ирина гладила мужа по плешивой голове и лила вместе с ним слезы, жалея его.
А тот, кто мог одним лишь своим появлением окончить беспорядки на улицах Москвы, ждал подходящего часа. Никита Романович Захарьин, великий боярин, дядя Феодора и один из руководителей государства после смерти царя Иоанна, стоял в Благовещенском соборе Кремля, один, в полутьме, не молясь даже, склонив седовласую голову. Здесь было тихо и спокойно, несмотря на то что совсем недалеко, за стеной, уже едва ли не шли бои. И потому его тянуло сюда, в придворный собор, в тишину, коей ему так недоставало в последнее время.
Все же Богдашку Вельского нужно было прикончить сразу (во многом прав был Иоанн, охраняя свою власть!), а не дать подлецу время собрать верные ему силы для свершения переворота. На что надеялся Богдан, заперев Кремль и выставив стрелецкие сотни для его обороны (в то время как государь охранялся людьми Никиты Романовича)? Нагие, родичи последней жены Иоанна и воспитатели его младшего отпрыска, верно, решили, что Богдашка – их последняя надежда, раз уверовали, что смогут посадить малолетнего Дмитрия на престол вместо Феодора. Ну что же, они и не ожидали, как просто людям Никиты Романовича будет поднять весь город в его защиту!
Нешуточная борьба должна была начаться после смерти государя Иоанна! И мятеж Богдашки Вельского – лишь предтеча. Никита Романович был во главе могущественного клана, к коему, кроме князей Голицыных, Троекуровых, Елецких и Сицких, его стараниями примкнули и Годуновы. Борис же сумел переманить на свою сторону своих родичей – бояр Сабуровых, богатейшего князя Ивана Глинского (его супруга была сестрой жены Бориса), легендарного полководца Дмитрия Хворостинина, коему стараниями своими даровал, наконец, боярский титул, и боярина Федора Михайловича Трубецкого, с коим его связывала давняя дружба еще со времен службы в опричнине. Весомая сила! Но противники их были не менее могущественными…