Царь и султан: Османская империя глазами россиян - стр. 26
Перевод Толстого в Адрианополь был продолжением османской практики расселять московских посланников вдали от европейских представителей. Вот почему до XVIII столетия османские власти не размещали царских людей в Пере – месте пребывания европейских дипломатов и не позволяли им обмениваться визитами с последними[127]. Только к концу своей миссии в 1710 году Толстой получил право сам определять свое местопребывание, взамен отказавшись от традиционного содержания, которое назначалось иностранным посланникам. Поселившись в Пере, Толстой, по словам британского представителя Роберта Саттона, «ныне во всех отношениях на той же ноге, что и мы, и будет принимать нас и наносить нам визиты»[128]. Согласно Саттону, Толстой попытался развить свой успех и «получить преимущество перед послами коронованных особ в том, чтобы быть первым из иностранных представителей, кто наносил бы визиты новому визирю, а когда в том было отказано, добиться более торжественного приема, чем тот, который был оказываем другим послам»[129]. Австрийский интернунций Тальманн сообщал Иосифу I в Вену, что перед аудиенцией у султана в январе 1710 года Толстой «настаивал на том, чтобы с ним обращались так же, как и с послами Вашего Императорского Величества». В то время как османы намеревались облачить Толстого в обычную шубу, какая предназначалась представителям всех других государств, российский посланник требовал, правда безуспешно, шубу, отделанную горностаем, которая была исключительной привилегией габсбургских послов[130].
Действия Толстого демонстрируют, что равенство статуса с другими представителями европейских держав в Константинополе не было на самом деле его целью, несмотря на его первоначальные жалобы по поводу «унижения» перед другими послами. Вместо этого, начав с позиций аутсайдера, он стремился добиться наивысших почестей от османов, что предполагало превосходство над другими посланниками. К концу своей миссии Толстой требовал быть первым иностранным представителем, принятым новым великим визирем, Кепрюлюзаде Нуман-пашой, то есть перед французским посолом, которому обычно предоставлялась такая честь. В записке, адресованной новому визирю, Толстой называл Петра I «всемогущим царем и императором» к ожидаемому неудовольствию габсбургского интернунция Тальманна[131]. Упрямство Толстого в вопросах церемонии помогло французскому послу и посланнику шведского короля Карла XII (томившегося в Бендерах после своего поражения в Полтавской битве) убедить османов объявить войну России[132].
Борьба российских представителей за статус в дипломатической иерархии Константинополя в целом завершилась к концу XVIII столетия. Одна из статей Кучук-Кайнарджийского договора 1774 года возвела ранг российского представителя с третьего (резидент) до второго (посланник или полномочный министр) и оговаривала, что «Порта употребит в рассуждении его характера все то внимание и уважение, которые наблюдаются к министрам отличнейших держав». Среди посланников второго ранга глава российской миссии должен был следовать сразу же за габсбургским интернунцием. Если же последний отсутствовал, российский посланник следовал сразу же за иностранными представителями первого класса, то есть послами Франции, Британии, Голландии и Венеции