Бывший. Ошибка или судьба? - стр. 2

И работа ответила.

Через год у меня была маленькая фирма по созданию праздников – не фабрика салютов, а мастерская дыхания. Мы ставили людям тишину там, где она нужна, и музыку там, где без неё нельзя. Я строила дни как мосты, удерживала чужие семьи на тонких нитках таймингов и проволоке из гвоздей и шпилек. Я научилась говорить «нет» клиентам, которые хотели «дорого-богато», и «да» тем, кто хотел «своё». Я разобралась в киловаттах, в налогах и в том, как правильно держать чужую ладонь, когда у невесты дрожит голос на слове «да».

А фамилия… Пускай. Пускай она будет на печати, если так проще миру. Я больше не даю ей права вламываться ко мне в голову. Я держу её, как держу степлер: инструмент, не больше.

Внутри – я Ева. Женщина, которая однажды вышла из квартиры с коробкой и вернулась в свою жизнь с хозяйскими ключами.

И если меня спрашивают, с чего всё началось, я честно отвечаю: с тошноты от собственной фамилии.

С неё – и с первой строки в блокноте: «Я могу».

Я опоздала. Конечно. Мой телефон звонил как будильник на пожарной станции, но пробки решили, что у меня сегодня тренировка на выносливость нервов. Я почти бежала по мокрой брусчатке – мелкий снег, который уже давно должен быть дождём, лип к ресницам, и я мысленно уговаривала вселенную: «Только бы Лера не передумала, только бы не ушла».

Дверь кафе «Семь зёрен» подпружинила и щёлкнула за спиной. Тёплый воздух с запахом свежеобжаренного кофе и ванильных круассанов ударил в лицо так резко, что я на секунду прикрыла глаза. Внутри было много светлого дерева, зелёные кашпо на цепях, над столиками – лампы в медных плафонах, в углу бормотал кофемолкой бариста в фартуке с пятном от эспрессо. На длинной полке стояли банки с печеньем, сложенным как кирпичная кладка: пряные, шоколадные, с цукатами. Справа – витрина с эклерами, глазурь на них блестела, как лакированная обувь.

Я скинула с плеча широкую сумку с инструментами расчёски, тональники, шпильки в металлической коробочке, пульверизатор и в этот момент увидела её: Лера подняла руку, улыбнулась мне ярко, слегка виновато. Рядом с ней кто-то сидел. Я увидела профиль – сжатая челюсть, знакомая ямочка у губ, белая рубашка под тёмно-синим пиджаком. Мир будто клацнул, сжав меня между зубцами. Я успела подумать «только не он», но мысль опоздала, как я.

Глеб.

Кафе на секунду притихло – не по-настоящему, конечно; просто все звуки отодвинулись в ватную даль. Я вдруг отчётливо услышала только собственное сердцебиение и то, как бариста куда-то ставит металлический питчер: дзынь. Где-то дверца холодильника, мягкий шорох бумажного пакета. И голос Леры, срывающийся на радостную нотку:

– Ева! Наконец. Я уже думала, что ты передумала.

Я заставила себя улыбнуться. Циники живут дольше и клиенты терпят их лучше.

– Пробки, – сказала я, как будто этим можно было объяснить всё: и позднюю зиму, и то, что два года назад мой брак рассыпался о рубашку любимого мужа на чужом теле.

Глеб поднялся навстречу вежливый, безупречный, как всегда. Его взгляд скользнул по мне быстро, будто он просто отмечал факты: волосы собраны, пальто светлое, сумка тяжёлая. И ничего, ни удивления, ни злости, ни той боли, которой меня когда-то накормили по горло.

– Здравствуйте, Ева, – ровно сказал он, и меня перекосило от этого «здравствуйте».