Быть русским - стр. 35
Храм заливал свет из окон и от паникадил, горели лампады, свечи, свечки. На сводах скрещивались крылья огромных огненных серафимов, из такого же пламени являлись святые на иконостасе, ковёр красного цвета расстилался из алтаря через трапезную. Хор певчих вызывал в душе сладостный трепет.
Богослужение велось по-славянски, что-то пели и читали по-французски. Эмигранты смиренно слушали и крестились, их дети бегали у входа под шиканье родителей, ползали, рисовали в альбомчиках, сидя на полу. В конце службы вереница прихожан потянулась к густобородому священнику с крестом в руке. Я поздоровался по-французски, отступил в сторону, но поймал пристальный ярко-голубой взгляд:
– Вы, кажется, впервые у нас? – в ответ на мой кивок продолжил: – А откуда?
Когда услышал, что из Москвы, поднял брови и перешёл на русский:
– Ну, что ж, чудно. Если хотите чаю попить, спуститесь в трапезную с нашими семинаристами. Они будут рады с вами поговорить.
Он явно подумал, что я приехал поступать в Богославский институт. Так состоялось моё знакомство с протоиереем Николаем Озолиным.
В большом зале здания семинарии из нескольких длинных столов был накрыт только один. Чай вперемежку пили полдюжины молодых людей, две старушки, болезненного вида угрюмый человек и накрашенная девица. Я подошёл, сославшись на приглашение отца Николая. Мне тут же пододвинули тарелки с хлебом и бисквитами, остатки домашнего пирога с капустой и уполовиненный кружок камамбера.
– Кофе или чай? – спросил брюнет с лицом юного Леонида Андреева.
– Чай, если можно.
– Вот вам кипяток, – он двинул по столу электрочайник, – пакетики на столе. Как вас зовут?
Я представился.
– Надо же, земляк! Славно… А я – Андрей. Парижанин с двухлетним стажем, – и вальяжно, по-интеллигентски пожал мне руку. – Знакомьтесь, тоже Валерий, но из Венгрии.
Остроносый сосед по столу улыбнулся и привстал. – Родился в России, а живу в Сегеде. Жена – венгерка.
– Ты что решил в наш семинариум поступать? – покровительственно глянул на меня Андрей и перешёл на «ты».
– И мысли не было. Я тут в гостях, у француза-издателя. Публикует альбомы и по иконописи, по русскому авангарду.
– Понятно, на что спрос есть…
Мы разговорились, и беседа пошла мне на пользу. Уже несколько дней я не ел досыта. Остальные на меня поглядывали, ели молча, как бы нехотя, и вскоре ушли, не простясь. Последней удалилась девица, бросив на нас пристальный невинный взгляд:
– Пока, мальчики!
– Чао! – Андрей отвесил ей звучный воздушный поцелуй, а когда та скрылась за дверью пояснил: – Проститутка из Питера. Поняла, что конкуренция здесь бешеная, ну и решила сдавать экзамены в наш институт. Стать богословицей. Логично.
– Думаешь, пройдёт? Или завалят? – усмехнулся я.
– Конечно, завалят. Но не здесь, а сегодня же вечером. Где-нибудь в съёмной комнатушке под крышами Парижа.
Валера поморщился:
– Андрей, опять ты…
– Не будь фарисеем. Блудниц любить нужно, как учит Писание! – отчеканил Андрей, и мы вернулись к прерванному разговору.
– Ну что… гэбисты вычеркнули меня из науки и выкинули из будущего. Надеюсь на продолжение учёбы и защиту докторской в Париже. У меня давно тема такая возникла: «Символика русского средневекового храма: образ и слово». Хочу со Струве посоветоваться. Он обещал, что в ближайшем «Вестнике» опубликует мою статью об «иконосфере».