Былины Окоротья - стр. 27
2.
У Камаринской Вежи
Жёлтая от цветков мать-и-мачехи обочина дороги двумя полосками уходила вдаль, теряясь между коричневыми лоскутами пашни и пойменными лугами. Среди залитых талой водой займищ, гордо вскинув головы, царственно вышагивали цапли, покрякивали утки и семенящими шажками бегали пестрые кулики. Мало кого из них интересовали люди, бредущие по большаку. Меж тем отряд дружины миновал стоящую на холме мельницу, размеренно вращавшую крылами, и крытые соломой хатки небольшого хуторка. Покидая обжитые людьми места, кметы сошли с мощёного булыгой купеческого тракта на вешняк. Скорость передвижения тут же снизилась. Ощетинившийся древками копий червь колонны погряз в раскисшем суглинке, как мутовка в масле. Вчерашний ливень и весеннее половодье сделали своё дело, превратив землю в подобие густого овсяного киселя. Зеркала луж, отражающие бегущие по небу облака, вздрагивали, шли волнами и мутнели, когда ноги кметов разбивали их поверхность, по голень проваливаясь в скрытое под ними месиво. Жирная грязь чавкала и липла к сапогам, мешая идти.
Снаряжение княжеского ратника: саженное пехотное копье, шлем с бармицей, ростовой щит, кольчуга в пояс, полуторный меч, топор или кистень на выбор, лук, колчан со стрелами, суконный плащ и снедь, весили чуть менее двух пудов. Вся эта поклажа вминала воина в жижу, неумело изображавшую дорогу, не хуже севшего на плечи черта-чревобеса. Так что Ярополк был прав, будь у них телеги они бы уже сейчас, не доходя до Зареченских болот, тратили уйму времени, вытаскивая их из размокшей почвы. Оставалось только порадоваться прозорливости князя. Впрочем, Всеволод и сам знал это. Не первый год ходил он по весне с дружиной в ратные походы. Знал он и то, что вскорости вешняк выведет их из изветины на пригорок, и идти станет в разы легче, потому и не обращал внимания на жалобы Петра, сетовавшего на медленность их передвижения.
Княжич с недовольной миной без конца понукал своего мерина и метался вдоль колонны. Увязавший по самые бабки гнедой, тяжело вырывал ноги из грязи и шумно фыркал, вконец выбившись из сил. Гружёная лишь свёрнутой попоной, амуницией и небольшим мешком с овсом Ярка, которую Всеволод вёл под уздцы, смотрела на рысака с искренним сочувствием. Как и воевода.
А вот лохматая лошадка волховуши, несмотря на тугие, перехваченные тороками вьюки, и висящие на боках сумки похоже и вовсе не знала усталости. Неторопливо вышагивая вслед за кобылой Всеволода, она безмятежно поглядывала сквозь палевую чёлку, изредка мотая косматой головой. Врасопряха, покачиваясь, ехала на ней, накрыв голову куполом капюшона и погрузившись в чтение какого-то пергамента. Со стороны казалось будто ворожея не обращает внимания ни на окружавший их пейзаж, ни на суету отпрыска Ярополка.
Десятник Пантелей пристроился к ковыляющему Карасю и что-то пылко тараторил мужику, бурно жестикулируя обеими руками. Судя по фигурам, очерчиваемым его ладонями в воздухе, речь могла с равной долей успеха идти, как о надутых ветром парусах, так и о прелестях женщин. Однако, зная характер десятника, вероятней было второе. Кузьма внимал ему, открыв щербатый рот.
Замыкал колонну мрачный, словно туча Видогост со своей десяткой и парочка навьюченных провизией, фуражом и свёрнутыми палатками ослов.