Буриданы. Чужая война - стр. 12

За домом военнопленных находился рынок, где мама зимой покупала квашеную капусту, а отец осенью – арбузы. Рядом с рынком была стоянка такси, и маме нравилось рассказывать подругам, как Тимо будучи совсем маленьким, однажды закапризничал, желая, чтобы его с рынка отвезли домой на машине, мама пыталась ему объяснить, что это невозможно, потому что расстояние слишком короткое, и ни один таксист не согласится на такой маршрут, но Тимо бросился ничком на асфальт и орал до тех пор, пока нервы мамы не выдержали, и она сдалась – велела шоферу ехать сперва в одном направлении, а потом повернуть обратно, что того весьма удивило.

Ходить в булочную, что приютилась между рынком и домом, было обязанностью Тимо. Он добросовестно отстаивал в узком помещении очередь, а то и две, ибо отделов было два, в одном продавали хлеб и булку, а в другом – «бакалейном», как выражалась мама, любимые Тимо баранки и сушки. Когда на улице бывала слякоть, по полу магазина разбрасывали опилки, что, по мнению Тимо, было полным безумием, потому что в результате получалась какая-то омерзительная каша. Мама предпочитала пахнущий тмином хлеб из высшего сорта муки, Тимо же – бородинский, так что обычно он покупал по полбуханки того и другого. Совсем странный вкус был у отца, который ел хлеб из пшеничной муки, но он делал свои покупки сам – боялся, что его могут отравить; это называлось, как Тимо вычитал в энциклопедии, манией преследования.

Напротив дома Тимо стояло большое здание школы с винтовой лестницей внутри круглой стеклянной конструкции, но Тимо в эту школу не ходил, потому, что там учеба велась на русском языке. Мама была весьма возмущена, что ее сын вынужден шлепать в этакую «даль», в другой конец сквера, что занимало времени аж пять или даже шесть минут, и сожалела об эпохе, когда соседняя школа еще была эстонской, но отец объяснил ей, что Тимо там все равно учиться не смог бы, потому что это была «женская гимназия». Тимо не понимал, для чего надо отделять мальчиков от девочек, и был очень доволен, что ему не пришлось ходить в школу при таких глупых порядках.

Напротив школы по всему кварталу шли невзрачные каменные здания каких-то складов, и небольшой домик, который мама называла «еврейской синагогой». Что значит слово «синагога», Тимо выяснил по словарю иностранных слов, единственное, чего он не понял, почему мама говорит: «еврейская синагога», разве были «русская синагога» и «эстонская»? Из разговоров отца, у которого среди евреев было много коллег и знакомых, он узнал, что раньше синагога находилась в другом месте, но сгорела во время войны. Евреям, кажется, вообще в эту войну не везло, Тимо это понял, когда, прочел в газете, что некто по фамилии Лаак – начальник Клоогаского концлагеря, доставлял еврейских девушек на грузовике к вырытой недалеко от лагеря яме, заставлял раздеться и приказывал охранникам по ним стрелять. Первую половину этого рассказа – про раздевание – Тимо, после увиденного на волейбольных соревнованиях, представлял неплохо, но расстрел оставался непостижимым для его разума. Теоретически, конечно, он понимал, что это означает, но когда пытался представить, как звучат выстрелы и девушки падают в яму, у него это просто не получалось.

Напротив синагоги, по другую сторону улицы карабкалось в небо самое высокое строение района и, наверняка, всего города – телебашня. Если встать под нее и посмотреть вверх, голова начинала кружиться. Мама боялась, что башня однажды упадет на их дом, что было явным преувеличением: по мнению Тимо, опрокинуть башню мог лишь взрыв атомной бомбы, разрушения от которой в Хиросиме он несколько раз видел в киножурналах, но и этой угрозы вряд ли стоило опасаться, так как Советский Союз сам владел достаточным количеством атомных бомб, чтобы империалистические страны не осмелились на него – и, значит, и на Тимо – напасть.