Бумеры, или Мы и девяностые - стр. 8

В трубке щёлкнуло.

– Да. – Его голос звучал до некоторой степени раздражённо.

– Здравствуйте, Валерий Иванович, – поздоровалась она. – Это Зинаида.

– А, дочь Зевса, – хмуро отозвался он. – Я сейчас занят. В чём дело?

– Мой ответ – да, – быстро проговорила Зина, опасаясь, что передумает.

И повторила:

– Да.

Короткая пауза ознаменовалась глобальным потеплением.

– Хорошо, – похвалил её Валерий Иванович. – Молодец, я очень рад.

– Когда мы увидимся? – спросила Зина, окончательно избавляясь от предательского мандража.

Она вдруг осознала: это поворотный момент её жизни, которая теперь потечёт в ином направлении. А что там: пороги, водовороты или отмель, – пока неведомо.

– Я сейчас приеду, называй адрес, – деловито произнёс Валерий Иванович.

– Метро «Горьковская», «Антверпен».

«Ирка тоже скажет, что я – молодец», – подумала Зина.

– Мы, оказывается, почти рядом. Через десять минут жди у выхода.

Ровно через десять минут Зина, проинструктированная Иркой, стояла на улице. Её знобило, хотя день выдался солнечный. Он подъехал; на этот раз за рулём машины сидел водитель. Зина улыбнулась и, помахав рукой, пошла навстречу.

Иномарка остановилась. Валерий Иванович вышел из салона, поздоровался тепло, поцеловал в щёку, как будто они – нежные возлюбленные, не видавшие друг друга неделю. В руках у девушки оказались нереально красивые розы. Зина чувствовала себя счастливой и потерянной одновременно. Когда они сели в машину, он по-прежнему не отпускал её руки.

– Боюсь, что убежишь, – объяснил Валерий Иванович полушутливо-полусерьёзно.

И вдруг, к её изумлению, вытащил наручники и застегнул у себя на руке:

– Пожалуй, так будет эффективнее.

Холодная сталь охватила её запястье, соединяя их на веки вечные. И когда автомобиль выехал на проспект, у неё было ощущение, будто она покидает родной порт на большом океаническом лайнере, идущем к неизведанному континенту.

Зина никогда не плавала на больших лайнерах, но именно так себе это представляла: сомнения, тревога, предвкушение новых впечатлений, жгучий азарт, крышесносная радость и злорадство по отношению к тем, кого она бросает на произвол судьбы…

Брат постучал в дверь. Он всегда стучал, прежде чем войти.

– Заходи, Саш, – отозвалась Зина.

Саша вошёл, высокий и взъерошенный. На его лице выделялись брови и нос. Брови он брил на переносице – чтобы не быть похожим на моджахеда, как он говорил. А носа стеснялся. Зину удивляло, как брат сам не замечает, что у него красивые зелёные глаза, длинные ресницы и ладная фигура. Но Сашка упорно считал себя уродцем, потому что какая-то сволочь в школе наградила его кличкой Хемуль.

Черты лица у Зины мельче, нос короткий и прямой, линия бровей еле намечена. Греческую кровь отца в ней поборола славянская порода матери. Тем не менее непостижимым образом брат и сестра были фамильно схожи.

Брат сел в кресло напротив неё. Чувствовалось: ему есть чем поделиться.

– Попьём кофейку? – предложила Зина.

– Давай, – согласился Сашка.

Зина сходила на кухню, сварила кофе и разлила по чашкам. Саша пил исключительно чёрный заварной кофе без сахара. Она же, подобно тарантиновскому герою, любила, чтоб было «много сахара, много сливок». У них во всём были разные вкусы. Однако брат и сестра дружили, невзирая на разницу в двенадцать лет.