Бульварное кольцо – 3. Прогулки по старой Москве - стр. 17
Гиляровский вспоминал, что Чеховы жили на втором этаже этого дома, а первый этаж занимала портниха. Дом же принадлежал купцу П. З. Едецкому.
Кстати, первый визит Владимира Алексеевича в чеховский дом прекрасно описал Михаил Павлович, брат великого писателя: «Однажды, еще в самые ранние годы нашего пребывания в Москве, брат Антон вернулся откуда-то домой и сказал:
– Мама, завтра придет ко мне некто Гиляровский. Хорошо бы его чем-нибудь угостить.
Приход Гиляровского пришелся как раз на воскресенье, и мать испекла пирог с капустой и приготовила водочки. Явился Гиляровский. Это был тогда еще молодой человек, среднего роста, необыкновенно могучий и коренастый, в высоких охотничьих сапогах. Жизнерадостностью от него так и прыскало во все стороны. Он сразу же стал с нами на «ты», предложил нам пощупать его железные мускулы на руках, свернул в трубочку копейку, свертел винтом чайную ложку, дал всем понюхать табаку, показал несколько изумительных фокусов на картах, рассказал много самых рискованных анекдотов и, оставив по себе недурное впечатление, ушел. С тех пор он стал бывать у нас и всякий раз вносил с собой какое-то особое оживление. Оказалось, что он писал стихи и, кроме того, был репортером по отделу происшествий в «Русских ведомостях». Как репортер он был исключителен».
Именно здесь, в Головинском переулке Антон Павлович подготовил своей первый сборник рассказов – «Сказки Мельпомены».
* * *
А в Уланском переулке (дом №11) сохранился храм святого Николы в Дербеневке. Это название произошло от слова «дебри», то есть территория, заросшая непролазным лесом. Сама же церковь была построена стрельцами еще в начале XVIII века.
Московский обыватель Н. П. Окунев писал в 1921 году: «Сегодня, т. е. накануне Николина дня, был за всенощной у Николы на Дербеневке (в Уланском переулке). Служил архимандрит Троицкой Лавры Вассиан. Сравнительно молодой еще человек и, должно быть, ученый. Сказал великолепную речь, да с таким воодушевлением, что многих слушателей растрогал до слез. Впервые видел и слушал его, но сразу готов его включить в число мастеров благолепного служения и духовного красноречия. А пел, как написано в объявлении: „полный хор бывшей Троицко-Сергиевской Лавры“. Ущемило меня это слово – „бывшей“. Грустно сделалось и от неправильного слова „полный“, когда на поверку оказалось, что весь хор состоит из 18 чел. (в том числе один регент, 1 барышня, 7 мальчиков, 2 монаха и 7 певчих светских). Однако я был очень доволен, что мне пришлось послушать только жалкие остатки Лаврского хора. Они пели, между прочим, „Благослови душе моя Господа“ Комарова, „Блажен муж“ и „Хвалите Имя Господне“ Архангельского, но через композиторские достижения слышалось что-то прибавочное, монастырское, свое. Видно, держатся еще каких-то традиций, какого-то особого стиля, и за это честь регенту Мартову. (К концу всенощной явился в церковь Н. М. Данилин, как мне показали „инкогнито“, и очень внимательно прослушал „Слава в вышних Богу“, значит, хор действительно „с изюминкой“, когда сам Данилин заинтересовался им.) Очень интересен один мальчуган. Голос у него такой угрюмый, убедительный, точно у слепецкого вожака, и таково-то он душещипательно и проникновенно дивился, что „На горах станут воды“, и так искренне голосил „Дивна дела Твоя, Господи“, что я даже всплакнул, как умиленная баба».