«Булкинъ и сынъ» - стр. 3

– Жа-аль, Петр Владимирович, – протянул Беспрозванный обиду.

Хотя я невысоко ставил Васькины способности, но вынужден был крепко наступить себе на язык, чтобы не выпустить из зубов на волю хотя бы кончик истории. Близкий редакционный дух – особый дух клея, чернил и сплетен – наполнил мой рот словами. Внутри здания все шевелилось, скалилось, мололо в три жернова чепуху – но я миновал даже «ремингтоновских» и «ундервудных» барышень немой, как могильный крест.

У двери «И.Г.Бузъ» я постучал и вошел после резкого «Да!».

Иван Гаврилович, главный начальник и благодетель «Нашего голоса», одновременно разговаривал по телефонному аппарату, читал оттиск и пил чай с мармеладом. Но на Цезаря он все же не был похож из-за круглых проволочных очков.

– Да, – говорил он в аппарат. – Нет. К шестому часу жду. И точка. А то рассчитаю.

Он повесил на крючок говорительную трубку и буркнул барбосом:

– Садись!

Я сел – нога на ноге.

– Где был? Мы тебя ищем с утра. На складах неизвестные вывезли три подводы мануфактуры, оглушив сторожа. Я срочно посылал за тобой мальчишку в пролетке, но тебя не нашли дома. Пришлось направить для репортажа Колю Бабича. Где ты был? Играл? Пил? У женщины?

Я улыбнулся по-сфинксьи.

– Не скажешь? Пес с тобой.

– Я нанимался.

Буз, который до этого то и дело чиркал по оттиску глазом, оставил мармелад.

– Нанимался? К кому? Что за чушь…

– К… – я хотел намекнуть, но меня держало слово, данное Хряпову, а газетчики – народ вострый, из одного намека размотают всю историю. Я прикусил язык. – К некоему… видному лицу.

– Ну-ну… Зачем же ты ему сдался? На Рождество открытки сочинять?

«Постой, Гаврилыч, – подумал я. –Хихикать-то рановато».

– Зачем же открытки? Телохранителем, – и по заострившемуся взгляду я понял, что Буз зацепился.

– Как? – сказал он. – Ну-те… Поясни, Петя.

Я расстегнул пиджак и перекинул ногу повыше, по-американски. Муза завирательства уже была тут и знакомо пощекотала под языком.

– Прежде всего, – сказал я, – дело это частное и, как говорят французы, тре деликатэ. Поэтому я буду сдержан и не назову имен. Но даже то, что я расскажу, это – антр ну, ву компрене, Иван Гаврилович?

– Разуме… – главный кивнул, хлебнув чаю.

– Вам обстоятельно или в общем наброске?

– Обстоятельно, – сказал Буз ртом с чаем.

– Хорошо. Обстоятельно, как в романе Золя с примечаниями Мопассана. Итак…

Кабинет Буза размещался на четвертом этаже. Главный редактор «Нашего голоса» имел право сидеть высоко, так что под окном горбилось бесконечное стадо крыш. Из рыжей этой унылости вырывались вверх лишь церковная звонница и труба лесопильного дела братьев Будрыкиных. Зато отсюда за милую душу можно было заметить любой непременный воскресный пожар и еженедельный пароход «Еруслан» на крутом дальнем колене реки. Благодаря высокому этажу, отдел городских новостей в газете процветал.

– Итак, – сказал я, – некий помещик, не из последних в губернии… но из тех, кто живет близко от нашего города…

– Любовная история, – поспешил с догадкой Буз.

– Да, – подтвердил я, – сумасшедшая любовь и… более того. Но – о тур де роль обо всем. Уж долго у меня на примете была эта интрижка – с самого… да! с Рождества. Вот-с… Не буду растягивать, уцепил я ее нюхом. Случайно. Глазки в театре и все такое…

Я посмотрел на потолок. Там летела траченая пылью греческая дева Диана, а три амура трубили в трубы и держали ленту – прикрывать ей стыдные места.