«Булкинъ и сынъ» - стр. 2
Не надо думать, что мысли мои поднимались слишком высоко по шкале грез. В конце концов, что такое в наше время три тысячи? Фью-у-уть! Громкий звук этой цифры может обмануть лишь извозчика. Нет! Мои идеалы не шли дальше вечеров в подтяжках на диване, бутылки шампанского и доброй компании на Рождество да визитных карточек с золотым тиснением: «Петр Мацедонский, свободный журналист».
Чем я рисковал?..
Я еще не представлял этого ясно. Возможно, дело было и впрямь серьезное. Во всяком случае, не шантажное. Я мог бы держать в этом отчаянное пари на последний пиджак: слишком непросто было заварено – мой нос не чуял банального вымогательства.
Боялся ли я?
Я не думал об этом. Мне уже приходилось слышать свист пули у виска и проверять себя на способность быстро принимать верные решения. Я вполне полагался на твердость земли под ногами и звезду в небе фортуны. Помимо прочего, как ни забавно, меня успокаивала домашняя и мягкая фамилия злодея: Булкин.
Был ли я авантюристом?
Не знаю… Наверное, нет. Просто газетчиком с повышенной темпераментностью. Путь к счастью и богатству виделся мне скорее взрывчатым и щекочуще-дерзким, нежели кропотливым складыванием копейки к копейке или как нечто, заслуженное лысиной и честным геморроем. Поэтому я мог бы сразу, не колеблясь, связать свою судьбу с хряповской, но условности требовали от солидного, серьезного человека взять срок для размышления. В душе же я радовался риску, как ребенок забаве. Так устрицы из английской сказки, которых Морж и Плотник соблазняли приятной прогулкой и беседой о башмаках, кораблях и сургучных печатях, вылезли из зеленой скуки морского дна, несмотря на неприятную возможность быть съеденными.
Но торговаться ли с Хряповым о повышении залога за мою жизнь?
К вечеру я решил: нет.
3.
Редакция «Нашего голоса» напоминала форменный муравейник, каждую секунду кто-нибудь вбегал внутрь здания или выбегал наружу, поэтому входные двери здесь сняли еще три года назад, поставили в сарай и сторож отдал их на сторону за водку. Среди суеты, что кипела у входа, имелись сейчас три неподвижных предмета: тумба с роскошными фамилиями провинциальных актеров, извозчик на пролетке с верхом-«раковиной» (лошадь, наклонясь, лизала брошенный калош) и хроникер Василий Беспрозванный в рыжем кепи и косоворотке, шитой квадратом. Хроникер «ловил тему».
– А-а-а! – сказал он. – Петр Владимирович, с кисточкой! Где это вы гуляете? Буз с утра вас спрашивал.
Я не любил этого хлыща, слишком болтливого и завистливого для своей профессии.
– Здравствуйте, Василий, – сказал я специально растянуто, чтобы в воздухе запахло чем–то недосказанным. – Были дела… были-с…
Пижон-Васька стал глотать меня глазами.
– Если не секрет?
– Секрет.
Я не отошел и шага. Рука Беспрозванного нагнала меня, и сам он был уже тут, кретин в рыжем кепи.
– Возьмите на тему, Петр Владимирович, – сказал он близко, и изо рта его пахло семечками. – Сейчас с происшествиями скудно… Я вам верну потом, ей-ей! Хотите, обмусолим строительство вокзала? Я узнал: главный инженер потребовал от города взятку, наши не дали, тогда министру положили доклад, что железная дорога здесь невыгодна. А вокзал уже начали стро…
– Перестаньте шакалить, Василий, – сказал я и вложил в слово столько мороза, сколько мог. – Буз у себя?