Будь что будет - стр. 20

– Это невозможно! – воскликнула Мари. – С какой стати улыбаться тем, кто вас ненавидит, кто сознательно причиняет вам зло. Если кто-то хочет вас уничтожить, вы имеете право защищаться.

Святой отец сделал обходной маневр – вместо того чтобы отвечать заблудшей овечке, он спросил мнение Даниэля, Тома и Арлены по поводу этого краеугольного камня всех Евангелий. Те усомнились, А что делать, если война? Или если напали бандиты? Дискуссия зашла в тупик – в целом все трое согласились с принципом, что прощать лучше, но не хотели разногласий с Мари, и та обрушилась на них, Вы просто слюнтяи, прощение – для слабаков, которых бьют, потому что они это позволяют, а я всегда бью в ответ и горжусь этим. Она встала и покинула дом священника. Вечером она заявила родителям, что не желает тратить время на эти глупости, и ходить на катехизис больше не будет, и в церковь ногой не ступит, и про первое причастие тоже можно забыть. Арлена из солидарности последовала ее примеру, а Даниэль и Тома по-прежнему ходили к священнику, Вы не правы, девочки, тут не все однозначно, но довольно интересно. Правда, продолжали они по разным причинам – Тома нравилась магия религии, особенно ангелы, которые прячутся за облаками и смотрят, как мы копошимся на земле, помахивая нам сверху рукой, нравились и чудеса, это здорово, один взмах палочкой, и – оп! – волк превращается в ягненка, дурак становится умным. Жаль, с нами такого не случится.

Даниэль – единственный, кто безоглядно принял догму, его больше всего волновали святые мученики, которые не замечали боль, улыбались своим мучителям и спаслись своей надеждой, как если бы их защищала невидимая броня, делающая их нечувствительными к физическим страданиям. А может, это и есть вера? Защита, которая сопровождает каждый наш шаг и дает силы вытерпеть все невзгоды мира. Даниэлю нравилось спокойствие отца Гарнье, его миролюбивая улыбка; он думал, что ему тоже хотелось бы исполниться такой мягкости и силы, а для этого нужно скрупулезно следовать учению священника, тем более что ему нетрудно ступить на этот путь, поскольку он не видит разницы между предписаниями Церкви и правилами поведения в обществе, мораль одна и та же, а мораль – это то, чему должна подчиняться наша жизнь и что не дает нам уподобляться животным.

Вечером одного бесконечного дождливого дня Мари открыла свое призвание. Она держала в руках порванный розовый свитер из ангоры и побитый молью платок либерти[16], долго прикладывала их друг к другу, что-то искала, ей пришла в голову мысль соединить их, и она заново изобрела лоскутное шитье. Мари собирала старые столовые салфетки, банные полотенца, дырявые майки, непарные носки, старые отцовские галстуки, платья, которые мать ни разу не надевала, обивку ветхого кресла, забытого на чердаке, обрезки ткани, купленной в субботу на рынке в Динаре, и составляла декоративные композиции, которые все находили интересными. Конец ее творческому энтузиазму пришел в тот день, когда вечернее платье Жанны от Мадлен Вионне из черного шелкового тюля, инкрустированное стразами и жемчугом, стало драпировкой на ширме. Впервые в жизни Жанна повысила голос, требуя, чтобы дочь спрашивала разрешения, прежде чем рыться в ее вещах. Долгими часами Мари что-то резала, искала удачные сочетания. Я не могу объяснить, но какие-то цвета и формы совместимы, а какие-то – нет. Потом она сшивала, распарывала, сшивала заново, иногда накладывала композиции друг на друга. Вначале она создавала нечто вроде абстрактных картин, в которых узнавались фрагменты буколических пейзажей, уголки Изумрудного берега или части предметов, но быстро увлеклась, изобрела причудливые стеганые одеяла и настенные панно, накидки и шарфы, пледы и невиданные килты, ее шедевр – пальто-крылатка, такое толстое и яркое, что никто из мальчиков не хотел его носить, отговариваясь простым объяснением, Нет, спасибо, сегодня слишком тепло.