Будь что будет - стр. 19

При счете 20–20 Монклар послал два смертельных смэша подряд, отправив французов в небесные выси, а ростбифов[12] – в ад. Как описать безумие, смятение, вопли, объятия и лихорадку, которые охватили толпу, в обычное время столь воспитанную? Только те, кто пережил эти минуты, способны вспомнить их во всей полноте – слезы закипят на глазах, душу захлестнет прежний трепет, а сердце вновь бешено забьется в груди.

Неизвестно, кто запел первым, но кто-то в толпе наверняка затянул государственный гимн, его подхватил еще один и еще, а через несколько секунд тысячи людей, собравшихся вокруг корта Теннисного клуба, грянули «Марсельезу» с небывалым воодушевлением, причем некоторые – явно с мыслью о том, что наконец-то свершилась месть за давние исторические обиды. Тонкие голоса Тома и Даниэля вплелись в хор старших, но Даниэль, пока пел, почувствовал непривычную дрожь – она зародилась где-то в затылке, охватила лопатки и руки, пробежала по позвоночнику и ударила по пяткам электрическим разрядом. И ровно когда прозвучали слова «Обагрит наши поля»[13], он сказал себе, Вот чем я хочу заниматься в жизни.

Вечером за ужином обсуждали матч века с тщательным разбором лучших моментов: мощный напор французов, бледный вид англичан, чудесный порыв Монклара, хотя и Гаске был выше всех похвал. Жанна и Мадлен заявили, что начнут играть. Арлена и Мари – тоже. И тогда Даниэль, странно молчаливый, выпрямился, Я знаю, что буду делать, когда вырасту.

– Ты хочешь стать чемпионом по бадминтону, малыш? – предположила Мадлен.

– Я стану солдатом. Как папа.

– Надеюсь, что нет. Одного военного в семье вполне достаточно.

– Не смешно, – добавила Арлена.

Самостоятельность детей – вечный повод для разногласий между Мадлен и Жанной. Жанна испытывала неодолимую потребность знать, где находится ее потомство, и не выносила, когда близнецы исчезали из поля зрения; в шезлонге на пляже ей не удавалось почитать, потому что она не спускала с них глаз, когда они лезли в воду, она выпрямлялась и велела им не заплывать далеко, Мадлен же никогда не переживала за Даниэля, Извини, но я не желаю быть матерью-наседкой.

– Тебе хорошо говорить, – отзывалась Жанна. – Даниэль терпеть не может купаться. А я боюсь за Тома. Он заплывает слишком далеко.

– Не мешай ему учиться, ты не сможешь всегда его защищать, упадет – поднимется, ничего страшного.

Мари послушно оставалась у берега. Это нормально, она же девочка. А Тома, наверно, считал себя Джонни Вайсмюллером[14], он плавал по два часа кряду. Правая рука – левая рука. Настоящий дельфин. Жанна безропотно терпела, а когда Мадлен укоряла ее в излишней мягкости, Если он тебя не слушает, просто запрети ему залезать в море, Жанна терялась, Я не могу.

Морис с глубоким огорчением обнаружил, что общая культура его отпрысков оставляет желать лучшего: однажды вечером, рассказывая о финансовой несостоятельности друга юности, он обмолвился, что тот «беден, как Иов», а Тома спросил, Беден как кто? Подрастающее поколение имело отрывочные представления о Новом Завете, не подозревало о существовании Ветхого, а когда Морис заверил, что этот текст читается как приключенческий роман, то встретил лишь вежливое недоверие. Он обратился к отцу Гарнье, кюре Святого Эногата[15], одного из приходов Динара, с просьбой расширить их религиозное образование, и тот предложил два раза в неделю давать уроки юношеству. Из всей четверки наиболее вопиющими провалами в знаниях отличалась Арлена; в свое оправдание она говорила, что в ее семье никто не ходит в церковь, только на крестины и похороны, изредка на свадьбы, Я не слишком верующая. Морис готов был освободить ее от занятий, но она настояла, что будет учиться, мол, от лишних знаний вреда не будет, на самом же деле ей не хотелось разлучаться с друзьями. Священник встретил их в трапезной, предложил по стакану лимонада. С первого же урока начались сложности, и, как ни странно, причиной их стала Мари – она методично оспаривала каноны христианской веры, словно получала злорадное удовольствие от неуместных вопросов о Троице и Непорочном зачатии, о смертных грехах и рае с чистилищем, о святых, восседающих одесную Бога, и Страшном суде. Постулаты католической веры подвергались яростной атаке ее кощунственного скептицизма, Этого не может быть! или Как вообще можно поверить, что он воскрес? Раз за разом священник просил не перебивать его и избавить от нечестивых замечаний, но Мари не слушалась и восклицала, призывая троих соучеников в свидетели, Да это же полная чушь! или Он держит нас за дураков! Кюре делал вид, будто не слышит. Открытое столкновение случилось на четвертом занятии, когда речь зашла о такой вроде бы примиряющей вещи, как всепрощение, Христос простил, и мы должны протянуть руку врагам и возлюбить их.