Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - стр. 31

Как утверждала сама Екатерина, когда она прибыла в Измайловский полк, там находилось всего 12 человек и один барабанщик, который забил тревогу. Тут же, продолжала Екатерина, «сбегаются солдаты, обнимают меня, целуют мне ноги, руки, платье, называют меня своей спасительницей». Затем привели священника с крестом, и все начали приносить присягу (Кейт подтверждал, что все полки присягнули «без малейшей нерешительности», исключая некоторых офицеров собственного полка императора – кирасиров)153. После присяги все отправились в Семеновский полк, который приветствовал Екатерину криками «Виват!». Вместе с полками она направилась в Казанский собор, где ее встречал Преображенский полк с извинениями за то, что «явились последними», поскольку часть офицеров задержала солдат, требуя оставаться верными императору Петру Федоровичу. К преображенцам вскоре присоединилась конная гвардия, пребывавшая, по словам императрицы, «в диком восторге». «Я никогда не видела ничего подобного, – признавалась Екатерина, – плакала, кричала об освобождении Отечества». Затем она отправляется в Зимний дворец, где Синод и Сенат уже были в сборе. «Наскоро» составили манифест и присягу. Екатерина спускается к войскам, которых, по ее оценкам, было более 14 тыс. человек гвардии и полевых полков. «Едва увидали меня, – не могла сдержать восторга Екатерина, – как поднялись радостные крики, которые повторялись бесчисленной толпой»154.

Народ принял известие о перемене монарха с ликованием. «День (28 июня) был самый красный, жаркий, – вспоминал один из очевидцев событий. – Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены: пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось..»155. Позднее купец Дьяконов подаст челобитную в Сенат о компенсации разграбленных у него винных погребов на сумму 24 тыс. 331 рублей156. Иск будет удовлетворен.

Пока народ веселился, император, как сообщал Р. Кейт, ничего не подозревая о происходящем, направляясь из Ораниенбаума в Петергоф, повстречал слугу, посланного шталмейстером Нарышкиным. Тот и поведал Петру III о случившемся в столице. В Петергофе император узнал об отъезде императрицы – обстоятельстве, которое от него до тех пор скрывали, утверждая, что Екатерина нездорова и не встает с постели. «С этой минуты, – писал Кейт в донесении в Лондон, – несчастный император совершенно растерялся, а немногочисленные его приверженцы предались отчаянию и смущению; долго они не знали, на что решиться и лишь поздно вечером император со своей свитой … сел на галеру, проезжавшую мимо Петергофа и направился к Кронштадту, в надежде быть там принятым, но чиновники Адмиралтейства, присланные из Петербурга, узнали его, и когда император подошел к гавани, его не только не впустили, несмотря на то, что он назвал себя по имени, но даже угрожали, что откроют по нему огонь. Отчаянье императора и свиты еще усилилось и судно его вместе с остальными лодками, сопровождавшими его, направилось обратно к берегу, но разными дорогами – один к Петергофу, а другие к Ораниенбауму, между последними находился император с несколькими приближенными. В субботу утром он послал для переговоров с императрицей вице-канцлера Голицына и генерал-майора Измайлова. По прошествии некоторого времени Измайлов принес ему акт отречения от престола. Император немедленно подписал его и вместе с Измайловым сел в карету и поехал к Петергофу, после чего его никто не видел, и мне не удалось разузнать, куда его отвезли. Говорят, что в акте отречения от престола была статья, обещавшая императору свободу удалиться в Гольштейн»