Бремя живых - стр. 44
Уникальной особенностью города стала нигде более не виданная архитектурная доминанта. На любом перекрестке, куда ни повернись, взгляд упирался в замыкающую перспективу каждой более-менее значительной улицы, проспекта, бульвара вертикаль. Будь то звонница скромной, но удивительно праздничной церквушки где-нибудь в Зарядье, построенная попечением купца второй гильдии такого-то по случаю благополучного избавления от долговой ямы, или пятидесятисаженная колокольня Храма Всех Новомучеников Российских, вознесшаяся на площади Брестского вокзала, симметрично поддержанная аналогичными «высотками» на Пресне, Сухаревке, Смоленской площади.
Чем-то эта градостроительная изощренность напоминала идею японских Садов камней. Только там один из камней всегда не виден, а здесь – строго наоборот. Всегда увидишь больше, чем ожидаешь.
Еще одной и главной, по сути, особенностью Москвы, привлекающей сюда ежегодно миллионы туристов из самой России и стран Союза (по преимуществу, хотя приезжали богатые люди и из-за Периметра), был также широчайший диапазон развлечений, от высокоинтеллектуальных до самых примитивных. Кому – музеи, библиотеки, картинные галереи, тайны кремлевских подземелий, самые интересные в Европе, а то и в мире по составу своих «постояльцев» мемориальные кладбища. К услугам иных – игорные дома всех видов, свободные от ограничений, принятых в более «цивилизованных», а точнее – ханжеских странах. Отважные, пресыщенные африканскими сафари люди могут встряхнуть эндокринную систему экстремальной охотой: с борзыми на волков, с рогатиной на берложного медведя или с луком – на степного полуторатонного тура. И многое, многое другое.
При этом для всех – тысячи ресторанов, трактиров, кабаков и харчевен, угощавших блюдами и напитками всех стран и народов.
В итоге бюджет «Великого княжества московского», как полушутливо, полузавистливо называли прочие граждане России подведомственную Олегу территорию, а в особенности оборот наличных денег моментами был сравним с российским государственным бюджетом. Поскольку деловые люди, из чистой благодарности и альтруизма, кроме положенных законами налогов отчисляли в великокняжескую казну четкую «десятину» своих доходов. И более могли не заботиться ни о чем. Административный произвол тем самым был сведен к нулю, а с неорганизованной преступностью законопослушные граждане могли расправляться по собственному усмотрению. Кто победнее – носили при себе пистолеты и револьверы, побогаче – нанимали охранников или держали собственные вооруженные дружины. Как в Великом Новгороде Средних веков.
Разумеется, подобное положение не могло не вести к перманентным конфликтам с центральным правительством. Но старое правило действовало четко: «С Москвы выдачи нет!» В том смысле, что экстрадиция по обвинениям в хозяйственных делах не практиковалась. По уголовным – с нашим удовольствием.
Само собой, петроградская власть относилась к Москве примерно так, как московская к Новгороду шестьюстами годами раньше.
История, она же ведь развивается по спирали, как говорил один немецко-еврейский философ позапрошлого века, тем более, по его словам, вроде бы сначала в виде трагедии, а второй раз – фарса.
«Дурацкая, кстати, формула, – подумал князь. – Скорее наоборот, поскольку даже якобы дословное повторение прошлых событий через век-другой, за счет нового качества военной техники и вовлеченных в ситуацию людских масс, оказывается куда более кровопролитным и трагическим. То же «восстание декабристов» стоило обеим сторонам пары десятков погибших и казненных, а вот за «ноябрьский путч» большевиков Россия заплатила полутора миллионами только убитых, а умерших от болезней и сопутствующих причин вообще никто не считал. Так где трагедия, а где фарс?»