Бремя обречённых - стр. 12

Но Ариан не отпускал взгляда. Он больше не испытывал страха. Весь ужас остался в прошлом дне, растворился в ночи. Эльф знал, что лучшее, что может сделать, это не смотреть в глаза вожаку. Знал и то, что лучше довериться огню, опаляя волкам шкуры или залезть на дерево, пережидая, пока стая уйдёт. Пусть ни единого дерева на всю степь не было, как и времени на создание факела, эльф знал, как надо выживать. Но проблема была в том, что выживать он больше не хотел.

Напротив, он искал смерти.

«Оборви всю мою боль внутри», – прочитал в глазах вожак стаи. Но не пожелал стать палачом эльфа. Вожак словно почувствовал бесконечную душевную боль, терзающую ушастого. Он молча отступил и пошел сбоку, словно потеряв всякий интерес к жертве. Волки, покрутившись на месте, не стали спорить с решением вожака и тоже пошли по дуге, обходя странного путника.

Ариан, понимая, что шансов против стаи в ближнем бою у него нет, до последнего ждал подвоха. Но подвоха не было. Звери пропустили его. Вожак остановился за спиной эльфа и ещё долго провожал взглядом легконого эльфа с возвышения Засечной горы. Затем волк повёл стаю за собой. Охоты сегодня не будет. Запаха крови с севера достаточно. Сыты будут все.

Волки не охотятся больше, чем способны съесть.

Походная сумка упала на почти ровную поверхность огромного валуна. Уставшая бард-менестрель довольно потёрла перетружденные плечи. Тело после долгого перехода через густые леса невольно накренялось вперёд. Мышцы привыкли, что груз со шкурой котча, травами, котелком, вяленым мясом, солью и оружием оттягивает назад, и ноги в постоянном напряжении компенсировали наклон. Без ноши по инерции тянуло уткнуться лбом в землю.

Много сегодня прошла. Больше, чем вчера. Это потому что позавчера полдня провалялась под тенью деревьев, слушая вместе с шумом ветра внутренний голос. Услышать себя настоящую оказалось необычайно сложно. Не найти внутри торопливого говоруна, бормочущего всякую чушь у костра, а услышать настоящий шёпот потаённого собеседника. Этот глубинный говорил такое, от чего по коже и в жаркий день бежали мурашки. Иногда после его слов хотелось сорваться с места в бег и мчаться без оглядки в неизвестность. Иные «слова» бард понимала совcем плохо. Их понимание приходило позже, когда созревал разум и приходил подходящий момент.

Чини потёрла колени и присела на сумку. Немного подумав, стянула рубаху. Вспотевшую спину приятно обдало прохладным ветерком. Грудь расправилась, ощущая долгожданную свободу.

Под руку легла фляга, красновласая дева отхлебнула. Особого аппетита не было, ягод наелась ещё поутру, но компот из них, перелитый во флягу, охлаждал, утоляя жажду и отгоняя усталость. Отбивал и желание набивать брюхо доверху. В духоте лесов стояла высокая влажность, и есть стоило лишь на ночь. Днём же заставляла себя грызть сухари, да иногда жевать кусок-другой вяленого мяса. Не разжевав его до конца, выплюнула вовсе, и ещё раз хлебнула компота. Провизия, которую собрал в путь трактирщик Глаз, подходила к концу. Поизносилась даже новая рубаха. Ветки, колючки и травы не щадили одежду.

– Если боги покинули даже наш мир, то в этом они, может, и вовсе не появлялись? – Сорвалось досадное с губ.