Бремя любви - стр. 4

Анжела пожала плечами.

– Холостяки знают все, – насмешливо сказала она. – А разве не то же происходит с номером третьим, четвертым и всеми последующими?

– Не совсем… Я заметил, что перед номером третьим обычно бывает интервал. На третьего ребенка решаются потому, что первые два уже становятся самостоятельными и родителям снова хочется иметь малыша. Необъяснимое пристрастие к этим противным маленьким созданиям, но биологически это – здоровый инстинкт. Так оно и идет, рождаются новые дети, добрые и злые, смышленые и тупые, но они разделяются на пары и так или иначе уживаются. И наконец, возникает запоздалый вопрос, кому из них как первенцу незаслуженно уделяется больше внимания.

– И это несправедливо, вы хотите сказать?

– Совершенно верно. Несправедливо, как сама жизнь.

– И что же с этим делать?

– Ничего.

– Болди, тогда я не понимаю, о чем идет речь.

– На днях я уже говорил Артуру, я – мягкосердечный человек. Люблю, когда люди счастливы, и стараюсь хоть немного возместить им то, чего у них нет и не будет, сгладить несправедливость. А если этого не делать… – он на мгновение задумался, – это может оказаться опасным.

– Болди иногда такой вздор городит, – задумчиво сказала мужу Анжела, когда их гость ушел.

– Джон Болдок – один из самых передовых ученых нашей страны. – Глаза Артура Фрэнклина насмешливо блеснули.

– О, знаю, – с легким презрением отозвалась Анжела. – Вот если бы он вел речь о римском и греческом праве или о малоизвестных поэтах Елизаветинской эпохи, я бы внимала ему с восторгом. Но что он может знать о детях?

– Абсолютно ничего, как мне кажется. Между прочим, на днях он посоветовал завести Лауре собаку.

– Собаку? Но у нее уже есть котенок.

– Он считает, что это не одно и то же.

– Как странно… Я помню, он говорил, что не любит собак.

– Кажется, да.

– Вот Чарльзу собака, наверное, нужна, – задумчиво сказала Анжела. – Он очень испугался недавно, когда у дома священника к нему кинулись щенки. Плохо, когда мальчик боится собак. А если бы у него была своя, он бы уже привык к ним. И верхом ему надо научиться ездить. Я бы хотела, чтобы у него был пони. Вот только пастбища у нас нет.

– Ну нет, никаких пони. Я боюсь, – возразил Артур.

А в кухне горничная Этель говорила поварихе:

– Этот старик Болдок тоже заметил.

– Что заметил?

– Ну что Лаура – не жилец на этом свете. У нее это прямо на лице написано. И никогда-то она не пошалит. Не то что мастер Чарльз. Вот помяни мое слово, вырасти ей не суждено.

Но умер Чарльз.

Чарльз умер от детского паралича. Смерть настигла его в школе. Двое других мальчиков с той же болезнью выздоровели.

Для Анжелы смерть ее дорогого обожаемого сына, такого красивого, живого, была сокрушительным ударом. Здоровье ее серьезно пошатнулось.

Она лежала в затемненной спальне, уставясь в потолок, не в состоянии больше плакать. Муж, Лаура и слуги ходили по притихшему дому на цыпочках. Врач посоветовал Артуру повезти жену за границу.

– Ей необходима другая обстановка, другой воздух. Надо вернуть ее к жизни. Поезжайте куда-нибудь, где хороший воздух, желательно горный. Ну, скажем, в Швейцарию.

Родители уехали, и Лаура осталась под присмотром няни. Ежедневно приходила мисс Уикис, любезная, но нудная гувернантка.

Лауру радовало отсутствие родителей. Формально хозяйкой дома была теперь она. Каждое утро она заказывала поварихе меню на день. Миссис Брайтон, полная добродушная женщина, вносила поправки в сумбурные пожелания Лауры и в конечном счете готовила то, что и собиралась. Что, однако, не умаляло у Лауры чувства собственной значимости. Она не очень скучала по родителям и строила в своем воображении сцену их встречи.