Братство. ДМБ 1996 - стр. 20
– Получку продукцией выдали? – догадался я, усаживаясь рядом с ним.
– Ага. Теперь надо растолкать всё, пока срок годности не вышел. Да нарезай потолще, чё вы, городские, вечно экономите? Вот эту с чаем можно, а вот эту лучше не трогай. Её с картошкой надо пожарить, а то духан от неё какой-то недобрый.
Парень, одетый в вечную тельняшку и спортивные штаны, сам налил мне чай и нарезал продукты своей рукой. Шустрый утончённостью не страдал, поэтому старым ножом, явно взятым с мясокомбината, тупым, как валенок, отрезал мне огромный ломоть хлеба толщиной сантиметров пять, кусок колбасы чуть потоньше, и подвинул ко мне круглую пластиковую чашку с маслом с надписью «Rama».
– Чё почём? – спросил Шустрый с набитым ртом.
Он взял две печенюшки из вазы, намазал одну «Рамой», и сверху прикрыл другой.
– Да хочу всех пацанов повидать, – сказал я. – А то чего-то держимся по отдельности. Надо это менять.
– О, ништяк, давно пора. А то Халяву лет сто не видел, – Шустрый засмеялся. – Помнишь, как он тогда с ремнём за мной бегал?
– Ночью снилось. И этот ещё снился, «журналист» тот.
– А, не напоминай, – он махнул рукой. – А я тут утром вспоминал, как Шопен за супом ходил. Думаешь, чё его Баландой поначалу в учебке звали? Тебя же не было тогда.
– Да, приболел. Вот всё хотел спросить…
Я оживился сам, чувствуя, как во время этого разговора возвращаются воспоминания, будто и не прошло тридцать лет. И воспоминания такие, какие приятно вспоминать многие годы спустя, и обсуждать за столом.
– Да тогда помнишь, нам вместо тарелок дали миски металлические? – спросил Шустрый. – Тонкие такие ещё были, вилкой проткнуть можно. Гнулись только в путь.
– Помню.
– Вот, налили в них суп, пар валит вообще, – с жаром продолжал он. – Я их осторожно брал, через рукав, чтобы не обжечься. А тут Шопен прибежал, видит – суп стоит, полная миска. И такой: супчик-голубчик!
Боря сделал паузу, хитро смотря на меня.
– И как схватит эту миску двумя руками! – он протянул руки, изображая, как что-то берёт. – Она горячая, он руки ошпарил, миску уронил, сам облился и как давай орать: ё***ая баланда!
– Борька! – выкрикнула его мать из комнаты. – Хватит матюгаться!
– Вот даже не знал, – я усмехнулся.
– Кадр, конечно, он, – Шустрый откусил кусок хлеба. – Надо сходить к нему, пока он последние штаны не отдал.
– А ты к какой девчонке вчера ходил? – спросил я.
Пока к делу не переходил, да и нечего пока конкретно обсуждать. Просто болтали. Ощущение, будто не видел друга много лет и снова встретил. Поначалу идёт неловкость, он кажется чужим человеком. Но через какое-то время барьер тает, и ты понимаешь, что это тот самый друг, что и раньше, просто повзрослевший.
Само собой, так бывает не со всеми. Но тут иное дело. Для парней-то не было такого перерыва. Это для меня он длился почти тридцать лет. А для них ничего не изменилось.
– Да ну её, – Шустрый отмахнулся. – Ей кто-то наговорил, что у нас крыша едет после войны, и нельзя с нами встречаться. Мол, бухать буду – захлестну. С бандитами не боится ходить, а вот со мной опасно, типа.
– Это она так сказала?
– Ага. Через маму, сама даже не вышла, – парень помрачнел. – А я её даже пальцем не тронул, даже Витьке Кривому по рогам настучал, когда он ей проходу не давал. Вот так-то. И на железку не берут по зрению. В армию-то годен, в Чечню – пожалуйста, езжай! Вот тебе автомат, воюй. А вот работать взять – хрен на рыло! Не подхожу. Надо ещё с Газоном поговорить, а то бабла-то нет совсем. Надо… – он открыл рот. – Ща, погоди… ща… А-ап-ап-ап… апчх**! – нецензурно чихнул Шустрый.