Брат болотного края - стр. 3
– Тише-тише, – зашептала она боли. – Ты во мне, хватит-хватит пока, не рвись, во мне ты, во мне…
Боль всколыхнулась, вязкая, как кисель, мерзлая, как старое болото. Но послушалась. Позволила оттеснить себя вглубь, в самое нутро. Принялась травить, прожигать все, что живо там, тепло и беззащитно.
И мир начал возвращаться. Леся почувствовала, что лежит на влажном мхе, шаль набралась его влаги и стала тяжелой. В руку впилась острая веточка, поясницу свело холодом, а рубаха прилипла к вспотевшей спине. Боль же стихла, затаилась в ране, только по штанине разлилось жирное пятно, и пахло от него болотной жижей.
– Леся!.. – все звал и звал ее Лежка, тряс за плечо, испуганный и несчастный.
В мыслях мелькнуло, мол, надо же, лесной человек, а не чует, не видит ничего. Не понимает, что поздно бояться, все уже свершилось – гниль проникла в рану, и не будет спасения. Нет, не будет. Забери свою медуницу, мальчик, не трать последнюю силу рода на обреченную сгнить изнутри – это кто-то другой, уставший от собственной мудрости, говорил в Лесе, а сама она уже начала плакать.
– Больно… – зашлось внутри рыданиями. – Больно!
– Где? Где? – всполошился Лежка, начал ощупывать ее, не ушиблась ли, не поранилась.
Мертвая подошла к ним неслышно. Втянула воздух носом, ноздри затрепетали, искривился рот, наклонилась над Лесей.
– Где гнильцу подхватила?
И закружились в танце сестры, и зашумел лес, то ли приснившийся, то ли почудившийся Лесе.
– Не ври только, – остерегла мертвая. – Где?
– В лесу, – ответила и не соврала.
Мертвая помолчала, кивнула, мол, верю.
– Плохо это, почуют нас, как ночь придет, почуют…
Их обступал стремительно темнеющий лес. Клонились к земле еловые лапы, высились сосны, прятались под их пологом лещина и можжевельник, зябко тянуло влагой от земли. В сгущающейся темени затихали птицы, только дятел продолжал отрывисто выстукивать рваный ритм.
– Кто почует? – чуть слышно спросила Леся, кожей чувствуя опасность, надвигающуюся со всех сторон.
– Те, кто не спит в овраге.
Лежка пошатнулся, но устоял, только сжал посильнее Лесино плечо.
– Надо уйти отсюда, еще успеем!
– С гнильцой-то?
– Тогда повыше залезем!
– С гнильцой-то?
– Не насмешничай!..
Они принялись спорить, словно Леси и не было рядом. Но та была. Потянулась, схватила мертвую руку, притянула к себе.
– И не думай сбежать, – прошипела она прямо в холодное, побитое тленом ухо. – Ты клялась меня вытащить, так думай, смертявка, думай!
Мертвая клацнула зубами, вырвалась. Их глаза встретились. Одного взгляда хватило.
– Закопаться бы. Сумеешь?
Лежка кивнул.
– Ну пойдем искать где…
– А она как же? – Теплая ладонь грела Лесино плечо.
– Ничего с ней не случится, – процедила мертвая и зашагала по краю оврага.
Когда она скрылась за соснами, Леся наконец сумела разжать сведенные судорогой пальцы, впившиеся в мох и землю так сильно, что грязь забилась под ногти. Чтобы выдержать мертвый взгляд, не потупиться, сил хватило с трудом. Но теперь Поляша никуда не денется, выполнит уговор, извернется, но выполнит. Уверенность эта наполнила Лесю спокойствием. Она устроилась во мху, завернулась в шаль и тут же уснула. Ей снился весенний лес, прозрачный еще, но полный жизни.
Поляша
Проклятая девка все испортила. Гнилая плоть, обреченный дух. И куда же надо было смотреть, чтобы не разглядеть? Что нюхать, чтобы не почуять?