Брак по расчету, или Истинных не выбирают - стр. 14
Завтрак Эвелин обычно состоял из чашки кофе и пары наскоро пожаренных тостов с яйцом или ветчиной, а потому то, что она увидела на террасе, повергло ее в шок. Большой овальный стол был уставлен фарфоровыми блюдами со столь разнообразной едой, что пустой желудок Эви восторженно заурчал.
– Прошу вас, ваша светлость, – Арлан Кавайон лично отодвинул для нее стул. – Не правда ли, чудесное утро?
Она судорожно кивнула и с ужасом посмотрела на лежавшие перед ней серебряные приборы, количество которых превосходило все разумные пределы. Разве человеку недостаточно одного ножа и одной вилки, чтобы нормально поесть? Внешне каждый вид приборов выглядел совершенно одинаковым, и угадать назначение каждого предмета Эви ни за что бы не смогла.
– Я не знал, что вы предпочитаете на завтрак, и велел приготовить то, в чём наш повар особенно искусен, – его светлость улыбнулся. – Рекомендую начать с жареных гребешков. Он вымачивает их в особом соусе с фенхелем и розмарином, отчего они приобретают ни с чем не сравнимый вкус.
Она отчаянно замотала головой. Она понятия не имела, какой вилкой следует есть гребешки.
– Тогда, быть может, цитрусовый омлет? Или тушеные мидии? Морепродукты нам доставляют утренним рейсом из самой Милавы.
Желудок, поражаясь ее нерешительности, заурчал еще громче.
– Благодарю вас, ваша светлость, но я совсем не голодна, – Эви сглотнула слюну.
И с какой стати эти аристократы вечно всё усложняют?
А дракон, меж тем, пододвинул к ней хрустальную вазу:
– Тогда, прошу вас, возьмите кусочек груши или вот этот абрикос.
И сам впился зубами в спелый фрукт так резко, что брызнул сок. А потом облизал испачканные соком губы.
А Эвелин задрожала, подумав, что стоит ей допустить сейчас ошибку, и этот дракон сожрет ее так же легко, как этот абрикос. И не подавится.
9. Глава 9
Дверь распахнулась, и я увидела бабушку. Седую, сильно постаревшую, но всё-таки живую! На протяжении нескольких секунд она молча разглядывала меня, а потом усмехнулась:
– Явилась – не запылилась.
А из моих глаз хлынули слёзы. Я так и стояла, держась за перила, не решаясь ни обнять бабушку, ни даже коснуться ее рукой. Я боялась, что стоит мне только тронуть ее, как она исчезнет, растворится в воздухе, и всё это окажется не более, чем миражом.
– Чего стоишь? – шикнула бабушка. – Заходи в дом. Всех соседей переполошишь.
Я переступила через порог и словно попала в детство. Дом внутри был прежним – таким, каким я помнила его. Обитые дешевым ситцем стены, сплетенная из лозы мебель, кресло-качалка у окна. Стопка старых книг на комоде, большие пяльца у стены.
Но когда глаза привыкли к полумраку, сердце пронзила острая жалость. Здесь на всём стояла печать увядания и разрухи. Дом нуждался в ремонте, а мебель – в замене. И заправленная в пяльцы некогда белоснежная ткань давно покрылась пылью и пожелтела.
Мы прошли на кухню, и бабушка поставила на плиту пузатый медный чайник. Когда я последний раз была здесь, вся кухонная утварь была начищена до блеска, теперь же на ней застыла зеленоватая пленка – патина.
– Мне сказали, что ты умерла, – я шмыгнула носом и потянулась за платком.
– Достань из серванта хлеб и варенье, – велела бабушка. Мои слова она предпочла оставить без комментариев.
Я послушно достала хлеб и глиняный горшочек с земляничным вареньем. Хлеб был мягким, пшеничным, с какими-то травами, и я вспомнила, как в детстве каждое утро бегала за ним в булочную месье Трюваля, что находилась на противоположном конце улицы Зеленщиков.