Божественная охота - стр. 41
И хоть Элия помогать Лейму отказалась наотрез, со временем Элегор начал робко надеяться, что друг перебесится, повзрослеет и найдет себе какой-нибудь другой, более подходящий предмет для воздыханий – или уж сразу несколько предметов. А с недавних пор герцог даже начал верить, что тот славный миг недалек, потому что в беседах Лейм все реже и реже выражал влюбленные восторги, если речь заходила о кузине, и сам этой темы не поднимал. Словом, Элегору казалось, что надежда на выздоровление есть! Но, как водится, чем слаще надежда, тем горше предстоит разочарование.
Только теперь до герцога дошло, что бедолага Лейм, устав спорить с другом по поводу своей обоже, просто замкнулся и перестал поверять Элегору сердечные тайны. Несчастный принц не только не выздоровел, куда там! Болезнь прогрессировала! Наглядным доказательством сей трагедии стал сам Лейм, преклонивший колени пред алтарем со свежими розами, посвященными богине любви. И поза, и горящий нежной страстью взор, и пылкий бред, слетающий с уст бога, – все было свидетельством вопиющей ошибки герцога.
Пока Элегор обдумывал факт абсолютности своего поражения, Лейм, безгранично счастливый в собственном безумии, пребывая в молитвенном экстазе, выхватил из ножен на поясе узкий кинжал и, отхватив длинную прядь черных волос с виска, благоговейно возложил ее на алтарь любви к свежим розам, устилавшим белый мрамор. В тот же миг приношение вспыхнуло сине-серебристым светом и исчезло. Жертва была благосклонно принята. Восторженный принц со слезами умиления на глазах рассыпался в пылких благодарностях незримому предмету своего обожания.
В груди Элегора возгорелось неистовое пламя бурного негодования, замешенного на сочувствии другу, угодившему в старую как мир ловушку, злости на Элию и вообще на всех женщин, воображающих, что могут крутить мужчинами так, как им заблагорассудится, и сводить их с ума.
Герцогу, поначалу не знавшему, как поступить, то ли подождать снаружи, притворившись, что ничего не видел, то ли вообще тихо удалиться, то ли заорать и вытащить приятеля из храма – попросту снесло крышу. Он безумно испугался за друга. Сейчас он пряди волос кромсает, а потом, глядишь, снять скальп додумается или, чего доброго, вообще вены порежет или в петлю полезет. Погляди, любимая, ничего для тебя не жаль, бери мои жизнь, кровь и душу в придачу! Как сходят с ума от неразделенной страсти к богине любви, бог успел наглядеться в Лоуленде, и никому, даже злейшему врагу, не пожелал бы такой участи. А тут лучший друг!
Словом, Элегора понесло! Герцог ворвался в храм, до тонкой красоты которого (прелестных витражей, искусной мозаики на полу, стройных колонн с резными капителями) ему уже не было никакого дела и, вырвав у Лейма из руки кинжал, завопил дурным голосом, надеясь хоть немного привести друга в чувство:
– Ты чего, совсем сбрендил, приятель?! Чего вычудить надумал? На хрена Элии сдались твои космы? Брось ты эту опасную фигню, пока не рехнулся окончательно! Забудь ее, стерву блудливую! Мало ли по тебе девок в мирах сохнет? Найди себе покрасивее и утешься. На кой сдались Элии твои возвышенные молитвы? Таких мерзавок не романтикой, а семь раз не вынимая нужно ублажать! Вон Нрэн давно уже чокнулся, пусть и дальше в бездну катится, а ты…