Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса - стр. 41

– Во хитрюга! – вскинулся Хрен Собачий. – Это он мозги пудрит, чтобы только занырнуть да от нас смыться!

– Ой, ой, – заюлил наваррец, – подумаешь, хитрость! Да вам же лучше: я вместо одного себя десяток других вам на потеху выведу!

Пузатый чёрт, которого называли Бабой и которому уже давно не терпелось, оборвал эти разглагольствования:

– Ну, ты, коли попытаешься удрать, так у меня не зря крылья! Выдерну тебя из смолы да зашвырну на ту скалу. Будет ребятам игрушка!

Все черти повернули рожи в ту сторону, куда махнул крылом Баба. Тут наваррец, поняв, что за ним никто не присматривает, прыгнул, как жаба, с берега в кипящую смолу – и был таков.

Черти загалдели, бранясь страшной бранью. Более всех досадовал Баба, по вине которого ускользнул лакомый кусок. Грешник вынырнул на мгновение, будто дразня своих врагов. Баба взмыл в воздух и спикировал на него, но жертва оказалась проворнее и нырнула снова, точно утка, когда на неё кидается коршун. Незадачливый чёрт взлетел от бурлящей поверхности, но едва успел расправить крылья, как Косорылый с разбегу прыгнул и спланировал прямо на него. Два демона столкнулись в дымящемся воздухе и, кувыркнувшись, рухнули прямиком в горячий дёготь. Они барахтались, пытаясь выбраться, но их перепончатые крылья от этого лишь прочнее влипали в вязкую смолу. Запахло жареным. Собратья их заметались; Борода отдавал приказы; вот уж четверо с баграми перелетели на другую сторону рва, вот уж с двух берегов протягивали они крючья, чтобы утопающим было за что ухватиться… Но мы с наставником не стали дожидаться завершения спасательной операции и поспешили своей дорогой, оставив хвостатых в их бедственном положении.

Избавившись от опасных спутников, мы быстро зашагали по узкой тропке след в след, глядя под ноги, как братья-минориты. Перед моим мысленным взором всё мелькала перепончатокрылая парочка и разлетались брызги огненного варева. «Вот, – думалось мне, – прямо-таки эзопова басня: взялась лягушка перевезти мышку через пруд, привязала её к себе и поплыла, да на середине пруда испугалась коршуна, нырнула на дно и пассажирку утопила. Кинулся чёрт за грешником, сам в смолу угодил, да ещё товарища утащил». Вслед за этой мыслью потянулись другие: «Здорово черти вляпались. А ведь если бы не мы, их туда не послали бы, и ничего бы не случилось. Пожалуй, они очухаются, да и вспомнят про нас. Они и так-то свирепые, а если ещё и в ярости! Да они уж, верно, гонятся за нами – вот-вот настигнут, растреплют нас как гончие – зайца!»

В страхе я обернулся, вглядываясь в даль, но ничего невозможно было разглядеть во мраке.

– Учитель, – крикнул я, – умоляю, спрячемся! Когтедёры наверняка близко! Я так ясно представляю их рожи, что уже как будто вижу…

– Да, – воскликнул он, обернувшись, – ты читаешь мои мысли! Вот что: видишь ту гряду за следующей ложбиной, справа? Нам надо туда – черти нас там не достанут, им нельзя покидать пределы своей злодеямы. Придётся спуститься вниз, а не то мы пропали.

Не успел он договорить, как вдали замелькали чёрные тени. Черти стремительно приближались, размахивая крыльями; мне показалось, что я уже вижу их огненные глаза, налитые неутолимой злобой. В тот же миг вожатый подхватил меня, как мать при пожаре хватает ребёнка – завидя пламя, бросается к своему дитяти, прижимает его к груди и стремглав, в чём была, выбегает на улицу. Так он со мной в охапку кинулся вниз по крутому склону, где – бегом по камням, где – скатываясь чуть не кубарем, как вода скатывается по жёлобу на мельничное колесо. Прижатый к его груди, я не успел ахнуть, как мы оказались на дне шестой злодеямы.