Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса - стр. 34
Договорить он не успел: рогатый чёрт, размахнувшись, влепил ему кнутом, прикрикнув:
– Чего встал, сводник, шкура! Здесь нет тебе девок на продажу!
Грешник с воплем исчез из виду. Я догнал своего спутника. Мы приблизились к высокому утёсу. Через его вершину, как по мосту, пролегала тропа. Поднявшись по ней, мы увидели в скале под нами проход, по которому гнали бичуемых.
– Остановимся тут, – сказал вожатый. – Вглядись в лица этих, которые под нами. Они шли параллельно нашей дороге, ты их видел только со спины.
Мы глядели на очередную партию гонимых, как с моста глядят на лодки, проплывающие по речке. Бичи то и дело щёлкали по спинам.
– Взгляни на того верзилу. – Учитель, не дожидаясь моего вопроса, указал на одного. – Он шагает, глядя перед собой, и в глазах его ни слезинки. Даже тут в его внешности сохранилось нечто царственное! Это ведь Язон собственной персоной. Тот самый, который хитростью и силой отобрал руно у жителей Колхиды. А на пути туда довелось ему попасть на остров Лемнос. Тамошние женщины были столь самостоятельны и энергичны, что истребили всех своих мужчин. Правда, другие говорят, что мужчины стали гнушаться ими и за это поплатились жизнью. И его бы ждала такая же участь, но он сладкими словами и признаниями в вечной любви растопил сердце царицы их Гипсипилы, соблазнил, а потом бросил её на сносях и взял в жёны колхидянку Медею. Вот за такой обман он и попал сюда. Да ещё и за Медею, потому что её он тоже потом бросил. В этой яме – все такие же обманщики.
Вскоре мы подошли к тому месту, где наша тропа, пересекая гряду, образовывала нечто вроде арки над следующим рвом. Тут в ноздри нам ударила отвратительная вонь, и до слуха донеслись странные звуки: стоны истязаемых душ смешивались с каким-то фырканьем и плеском. Склоны ямы были покрыты чем-то похожим на бурую плесень от густых и едких испарений, поднимавшихся снизу. Чтобы разглядеть что-нибудь сквозь этот туман, да и чтобы вонь не так мучила, нам пришлось забраться на самую вершину скалистой арки. Глянув оттуда вниз, я увидел в глубине озеро нечистот, как в огромной выгребной яме. В это дерьмо были погружены люди, множество людей. Приглядевшись, я узрел одну голову, то выныривающую из вонючей жижи, то погружающуюся обратно. Голова была так перемазана, что невозможно было понять, мирская ли она или духовная, с тонзурой. Вынырнув в очередной раз, голова крикнула мне:
– Ну что уставился? Что, завидно? Пялься на других подонков.
– Да я вроде знаю тебя! – крикнул я в ответ, стараясь не задохнуться. – Правда, в последний раз видел тебя с сухими волосами. Ты ведь Алессио Интерминеи из Лукки.
Услышав мои слова, он хлопнул себя по башке и возопил:
– Лесть, лесть и обман свели меня в эту мерзкую прорву! Лестью был полон мой рот при жизни, как теперь дерьмом!
Он снова исчез в смрадной пучине, будто кто утащил его за ноги. Тут вожатый сказал мне:
– Ну-ка, посмотри в ту сторону. Вон там, чуть правее и ниже. Видишь девку с растрёпанными волосами? Вся в дерьме и чешется, и то приседает, то пытается выскочить из вонючей каши. Это Таис Афинская, известная обманщица. Она крутила ещё с Александром Великим, потом с его другом Птолемеем. Как-то раз один влюблённый в неё дурак вопросил: «Ах, Таис, ты в самом деле любишь меня больше всех на свете?» Она, глядя на его тугой кошелёк, ответила: «Конечно, дорогой, больше жизни!» И за это враньё оказалась там, где оказалась.