Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса - стр. 27
Среди прочих, однако, я увидел одного человека, чей образ изумил меня.
– Учитель, – спросил я, – ты всё знаешь и всех смог одолеть, кроме тех демонов-привратников. Скажи, кто такой вон тот, что корчится на земле, но не вскакивает и не бежит, и не вопит, и во взгляде его столько ненависти и презрения?
Наставник не успел ответить: распростёртый понял, что я спрашиваю о нём, и воскликнул с яростью:
– Каков я был живой, таков я и здесь, дохлый! Если бы Юпитер по самую макушку завалил работой кузнеца, который куёт ему молнии вроде той, пронзившей меня в битве на Флегре… Да хоть бы он замучил всех рабочих Вулкана в кузницах Этны и засыпал бы меня своими стрелами – всё равно не дождётся от меня раскаяния и плача!
Тут мой вожатый заговорил с суровостью, какой я доселе не слышал в его голосе:
– Капаней! Всё ты не уймёшься! Поделом тебе мука: никакое наказание не сравнится с той гордыней, которой ты сам себя терзаешь!
И, обратившись ко мне, продолжил обычным своим мягким тоном:
– Он – один из семи царей, воевавших против Фив. Он всегда презирал богов, да и Единого Бога не боялся, и не молился никому, и никому никогда не был благодарен. За это теперь и мучается, сжигаемый собственной гордостью! Но пойдём вперёд. Только смотри, осторожно: не ступи на раскалённый песок!
Мы двинулись вдоль опушки леса, по зелёной кромке, не выжженной огненной вьюгой, и вскоре достигли места, где из чащобы выбегала небольшая речушка. Мне показалась она похожей на тот ручеёк, что стекает из горячих источников Буликаме, в заводях которого дозволено купаться блудницам. Берега и дно речки были каменисты, и я было решил, что нам удобно будет следовать вдоль неё. Но, приглядевшись, увидел, что течёт она багрово-красным кипятком.
– Среди всего, что я показывал тебе, – изрёк учитель, видя моё изумление, – среди всего невероятного, что ты видел с тех пор, как мы прошли врата, открытые для всех, – нет ничего более дивного, чем этот поток.
– Неужто так? – спросил я недоверчиво. – Почему же?
И учитель поведал мне вот что.
– Посреди моря лежит выжженная солнцем каменистая земля, именуемая островом Критом. Во времена, когда мир был ещё юн и невинен, там правил справедливый царь. И там есть такая гора Ида. Теперь она суха и пустынна, но некогда склоны её изобиловали реками и тенистыми лесами. Её-то избрала Рея колыбелью для своего сына Зевса: она прятала его в густых рощах от отцовской ярости, повелевала деревьям шуметь, чтобы младенца не выдал его плач. Там, на вершине горы, восседает великий старец. Спиной он обращён к Египту, лицом – в сторону Рима. Голова его – из чистого золота, руки и грудь – из самого высокопробного серебра, всё туловище до срама – из меди, а то, что ниже срама, – из закалённого железа, кроме только правой ноги: на неё не хватило железа, и она, как у Адама, из глины, только из обожжённой. И весь он, кроме золотой главы, покрыт сетью трещин, и из трещин, как из ран и царапин, сочатся кровавые слёзы, капают и стекают вниз, к подножию. Там, скапливаясь, они проточили себе путь внутрь горы и сквозь землю. И, проникая сюда, дают начало трём великим потокам Преисподней – Ахерону, Стиксу и Флегетону. И вот по этому руслу, как по желобку, стекают ещё ниже, в те глубины, глубже которых не бывает, и там образуют озеро Коцит. О нём пока рассказывать не буду – сам увидишь.