Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса - стр. 18

Я обернулся к учителю, он дал мне знак, чтобы я стоял смирно и поклонился. Дивный Ангел, ни на кого не глядя, приблизился к воротам. В руках его оказалась тонкая трость – или, вернее, веточка. Он лишь слегка ткнул этим жезлом ворота – и они распахнулись. Онемела и окаменела демонская рать. А он возгласил, встав на пороге, и его голос прогрохотал на всю бездну:

– Эй вы, выблеванные небом, болотное племя! Что это вы обнаглели до такой дерзости – противитесь Высшей воле, которая не знает преград и которая властна стократ усилить ваши терзания? Не резон вам бодаться с судьбой! Гляньте-ка на вашего Цербера: как у него выдрана клочьями шерсть на горле – это ободрали его за строптивость!

Пророкотав эти слова, он повернул и понёсся обратно, скользя над присмиревшей трясиной. Нам он не сказал ни слова, и лик его полон был не нашими заботами и думами.

Мы же, ободрённые, пройдя злосчастными вратами, беспрепятственно вступили в город. В город Дит.

Мы вошли.

Оглядевшись, я увидел поле, великое и пространное, подобно полям по берегу Роны близ Арля или у Пулы в Истрии, над проливом Карнаро. Вся его поверхность была как будто изрыта гигантскими кротами; но это были не кротовины, а могильные холмы – большие, как курганы, и поменьше. Из могил там и сям вырывалось пламя, и сама земля была раскалена жарче, чем в кузнице раскаляют железо. В отверстиях этих могильных вулканов виднелись открытые крышки гробов. И такие тяжкие и мучительные стоны доносились оттуда, что нутро моё перевернулось, и я сам чуть не зарыдал.

– Кто здесь погребён?! – воскликнул я. – Их стоны невыносимы. Отчего они так терзаются?

– Это ересиархи, творцы всяческих лжеучений. Те, которые исказили истину, изуродовали её светлый лик. Сами они тут, и их последователи тоже. Посмотри, сколько их: могилы битком набиты. Каждому определено место по чину: изобретатели самых зловредных ересей погребены вместе с такими же злостными, те, что попроще, – с менее ядовитыми. Поэтому и гробницы их горят одни жарче, другие помедленнее.

С этими словами мы повернули направо и двинулись дальше между полем горящих гробов и высоченной крепостной стеной.

Некоторое время шли в молчании. Мрачная стена нависала справа над нами, с левой же стороны жгло нестерпимым жаром и доносились несмолкающие стоны и вопли мертвецов. Не выдержав, я вновь обратился к вожатому:

– Невмоготу это слушать! Посмотри: крышки гробов открыты, никто их не стережёт. Отчего те, кто в них, не вырвутся, не удерут из пыточных камер?

И он в ответ:

– Двери-то распахнуты, а выход заперт наглухо. Они не могут перейти черту. Так постановлено Высшей волей. И так будет, пока не призовут их на поле Иосафатово, что в долине Кедронской. Там дадут им плоть, с которой они разлучились, и предстанут они перед Престолом Последнего суда. Впрочем, возродиться захотят не все. Глянь-ка в ту сторону: там собраны те, кто отрицал и бессмертие, и воскресение, – последователи безбожного Эпикура. Они утверждали, что вместе с телом умирает и душа, и после смерти нет ни суда, ни блаженства, вообще ничего: был человек, да весь вышел. Им только и остаётся страдать, потому что сами себя лишили надежды.

И я ему:

– Учитель, а можно хоть краешком глаза глянуть на кого-нибудь из здешних страдальцев?