Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса - стр. 14
И, помолчав, добавил:
– Те, кто не умеют принимать и давать, сами себя лишают сокровища – Божьего мира, который прекрасен. Сами бросаются в эту бессмысленную потасовку. Видишь, мой мальчик, как прерывисто дыхание Фортуны и как коротко действие земных благ, из-за которых род человеческий ведёт вечную драку. Всё золото подлунного мира, даже если собрать его в одну кучу, не даст и минуты передышки ни одной из этих измученных душ.
– Учитель, – воскликнул я, – вот ты сейчас помянул Фортуну. Много я про неё слышал, но толком не знаю – что она такое? Правда ли, что в её когтях все блага мира?
Он покачал головой и промолвил:
– Ох, необразованные вы люди! Ну так слушай, что я тебе скажу про Фортуну. Тот, Кто всё знает и наперёд всё видит, Он, когда создал небо, и солнце, и звёзды, и все светила, дал им такой закон, что каждое из них светит каждому, и свет равномерно распределяется по Вселенной. Вот так же и для земного блеска определил Он правительницу и распределительницу, чтобы по временам передавать тленные ценности от народа к народу, от одного семени другому, вопреки воле человеческой. Поэтому так и устроено на земле: один народ властвует до поры, другой до поры прозябает под чужой властью, и всё это по произволу той, которая прячется от вашего понимания. Как змея в траве: вы не видите её, а она следит за вами. Она определяет, судит и карает в пределах своих владений, как другие слуги Божьи в своих пределах. Она всегда изменчива, всегда в движении. Она внезапно является и так же внезапно исчезает. Её дело – то, что вы называете «превратности судьбы». Вот кто она, которую бранят и проклинают даже те, кто должен быть ей вечно благодарен. А она, блаженная, не слышит брани. Вместе с другими первотворениями Божьими она вращает свой обруч земной сферы и радуется. Однако хватит об этом. Пора поспешить: нас ждут ещё бо́льшие страсти. Звёзды, при восходе которых мы тронулись в путь, уже клонятся к закату. Нечего медлить!
Мы пошли дальше.
Пересекли весь круг и достигли места, где бурлил и гремел мутно-багровый поток, низвергаясь в размытую им котловину. Туда и мы осторожно спустились по раскисшей тропе вдоль клокочущего водопада. В низине, у подножия тоскливых серо-жёлтых скал, поток образует болото – оно называется Стикс. Тут, в зелёно-бурой трясине, в грязи, копошились какие-то люди, совершенно голые. Вздымались кулаки; то одна голова поднималась, то другая – лица были искажены ненавистью. Они лупили друг друга как попало: кулаками, ногами, коленями, лбами, грызлись зубами, как будто хотели разорвать в клочья.
– Здесь, мой мальчик, ты видишь души людей, одержимых гневом, – пояснил учитель. – Глянь: там и сям пузырится трясина, испуская зловоние. Это утопленные в глубине грешники выдыхают брань и жалобы.
В подтверждение его слов трясина забулькала, испуская гнусавые голоса:
– Мы захлёбывались желчью в сладком океане жизни и при ясном свете солнца наливались мраком злобы. А теперь, в зловонной жиже захлебнувшиеся, стонем, и вдохнуть уже не можем, выдыхаем: помогите!
Что-то жуткое слышалось в клокотании болотного чрева – обрывки невнятных слов, отзвуки человеческих голосов, сливающиеся в нестройное песнопение. Мы же тем временем обогнули мерзкую болотину по узкой тропинке между мрачными скалами и гнилой трясиной, повсюду видя одно и то же: вздувающиеся и лопающиеся, как пузыри в кипящем вареве, подобия людей.