Больше (не) твоя - стр. 19
– Кто тебе Гаяне? – фыркаю я, а Ншан хмурит брови. – Никто. И в доме этом она не хозяйка. Вы оба в совершенно одинаковом статусе, Ншан. Так что правильно тебе сказал Давид: не обращай на неё внимания. Давай, прими ванну, распахни окно и устраивайся с удобством. Вещи завтра свои перенесешь. Я даже готова тебе помочь, – делаю шаг к Ншану и добавляю: – И вообще, меня тетушка тоже не долюбливает, так что давай держатся рядом.
Здесь у двери слышится шаги, я на цыпочках к ней подхожу и резко открываю. За дверью Гаяне, делает вид что просто медленно идёт к своей комнате.
– Спокойной ночи, Ншан, – кричу я, продолжая смотреть на тетушку, после чего выхожу и закрываю за собой дверь. – И вам спокойной ночи, тетушка.
– Угу, и тебе, – равнодушно бросает Гаяне.
Я подхожу к своей комнате, но не захожу, жду когда Гаяне скроется за дверью своей спальни и иду к лестнице.
Вино из моего организма уже выстроились. И мне захотелось, для крепости сна, тоже принять кое-что крепкое. Коньяк, например.
В гостиной темно. Лишь свет от окна пролег полосой, и этого света достаточно, чтобы ориентироваться. Да и вообще, этот дом я знаю, как пять своих пальцев и здесь мало, что изменилось. Так что я практически бесшумно настигаю шкаф, в который встроен бар. Открываю, достаю пузатый бокал и бутылку. Пробку открываю, принюхиваясь – он, коньяк. Наливаю совсем немного и, взяв бокал в руки, тихо произношу:
– За тебя, Вагнер.
И здесь я сперва кожей, а потом и слухом понимаю, что в гостиной я не одна. Кто-то сидит сзади.
– Меня всегда раздражало, что ты называла его Вагнером, – произносит мужской голос. Я оборачиваюсь и приглядываюсь, глаза привыкают и я вижу в темноте очертания человека, сидящего на диване. Аккуратно подхожу и сажусь рядом, только вот невольно задеваю коленкой чужую ногу. Резко убираю и чуть отодвигаюсь.
– А я думала, что тебя бесило, когда я называла его отцом, – заявляю я.
– И это тоже, но... но по документам он был твоим отцом. Этого не изменить, – фыркает Давид. – Ну, давай за отца. Не чокаясь, – добавляет он и выпивает. Скорее всего тоже коньяк и вроде из точно такого же бокала, как у меня в руках. Значит мы оба в гостиную пришли за одним и тем же.
Тоже выпиваю, делая после глотка глубокий вдох и выдох.
– Ты, как я понимаю, остаёшься в доме? – спокойным тоном спрашивает Давид.
– Придётся. Если я уеду, то никто из присутствующих в доме наследство не получит. Ведь так?
– А, то есть тобой движет забота о ближнем, а не свои корыстные интересы? – лениво фыркает Давид.
– Одно другому не мешает. Как говорится: дают – бери.
Давид громко фыркает и произносит:
– Отец хотел не этого. Отец хотел, чтобы мы все наладили наше общение. Только зачем, если он этого уже не увидит?
Я пожимаю плечами и делаю ещё один глоток коньяка. Давид тоже выпивает.
– Странно слышать, что ты со мной сейчас вроде бы нормально общаешься, – подмечаю я. – У нас намечается перемирие?
– Нет, – резко бросает Давид. – Режим тишины, скорее. Просто я так устал за последнее время...
И в эту секунду я думаю, что со смертью Вагнера больше всего досталось именно Давиду. Теперь он глава этой большой семьи. И его усталость можно понять.
– Хорошо, пусть будет режим тишины, – соглашаюсь я. – Надеюсь мы оба сможем ему следовать.
– Надо будет постараться, – полушепотом произносит Давид. Потому что в этот момент на втором этаже слышится чьи-то шаги. Мы оба смотрим на лестницу и видим как по ней спускается Глаша.